В ботаническом саду в Кайренай, где мы с одноклассниками работали после занятий, была теплица с тремя кустами гамамелиса, в коробочках было полно прошлогодних семян. Я от них оторваться не мог, все ходил вокруг да около, пока не изловчился и не завладел двумя орехами. Помню, что показал их Лютасу, и он усмехнулся — у них в классе трудовым воспитанием называли наматывание медной проволоки на катушки для электромоторов.
Руки у него всегда были ловкие, и сам он был как черт ухватистый. Помню, что кино, которое Лютас намеревался снимать у меня в доме, занимало меня гораздо меньше, чем приготовления к нему. Я ходил за другом, будто за фокусником, пытаясь подстеречь появление белого кролика, наблюдая, как дом обрастает картофельными глазками камер в самых неожиданных местах.
Пацаном я любил забираться в соседский сарай, где в дальнем углу матово блестел разобранный станок, а над ним с потолка спускался шнур, перебинтованный синей изолентой, — без лампочки он выглядел как веревка спелеолога, брошенная в пустоту. Пахнущие канифолью или дегтем приметы мужской жизни погружали меня в забытье, я мог торчать там часами, бездумно перекладывая вещи с места на место. Я даже знаю почему. Все тиски, долота и плоскогубцы в мире представлялись мне вещами Франтишека Конопки, за которыми он однажды вернется.
How Much Wood Would a Woodchuck Chuck
if a Woodchuck Could Chuck Wood ?
В бабушкиной квартире была детская с высоким окном, а внизу, в сарае, стоял велосипед, смазанный, со скрипучим седлом, мне обещали подарить его, как только дорасту до взрослой рамы, и за это я многое готов был терпеть. Зато няне через неделю пришлось искать другую работу — они с Йоле не поладили. Не помню, с чего там началось, кажется, с песенки, которую няня пела мне на ночь, приходя в детскую из своей комнаты, где помещалась только раскладушка.
Услышав этот куплет, бабушка вызвала няню к себе и сказала, что я уже вырос, считаю до ста и бегло читаю на двух языках, одним словом — я повзрослел, и няня мне больше не нужна. Теперь она, Йоле, справится сама, пусть это и будет стоить ей времени и беспокойства, она, мол, в долгу перед семьей и намерена все искупить. Представляю себе, с каким лицом она произносила эту речь. Прямо-таки вижу это длинное, напудренное, жертвенное лицо с шевелящимся, как розовая актиния, размазанным ртом.
Когда я уехал в Тарту и поступил в университет, Йоле присылала мне деньги в конвертах с неизменной припиской, где указывалась сумма потраченного на меня к этому дню капитала и напоминание о том, что все придется вернуть, когда я встану на ноги. Я видел, как рос этот чудовищный счет, и внутри меня что-то дрожало, будто вольфрамовая нить.
Я боялся, что однажды зайду к бабушке в спальню, возьму бронзовую лампу с медведем и разобью ей голову. Однако, возвращаясь домой, я первым делом бежал к ней здороваться и долго еще сидел на жестком курульном креслице, выслушивая ее обиды на мать, на покойного мужа, на продавцов в обувном магазине, на весь белый свет. Любовь к ней уживалась во мне со стыдом и жалостью, а это чертовски крепкая смесь, цемент на яичных желтках.
Любовь к тетке имела вкус внезапной свободы и pasties de Belem. Однажды тетка прислала их с оказией, в шляпной коробке, мы с Лютасом поделили добычу пополам на заднем дворе, усевшись с ногами на скамейке, и быстро уплели черствые корзиночки, запивая водой из колонки. Но не стоит об этом, во рту и так голодный привкус ацетона. Сегодня мне не досталось адвокатовых бутербродов, чем чаще он приходит, тем прохладнее держится. Я уже начал скучать по его фырканью и похлопываниям по спине, от которых гудит позвоночник.
— Вы легкая добыча, сеньор Кайрис. На таких, как вы, раньше охотились простым и забавным способом, — сказал он, входя в комнату, и кивнул охраннику, чтобы тот запер дверь. Что меня удивляет в этой тюрьме, так это ключи — лязгающие, старомодные связки, похожие на трубки, из которых мы с Лютасом стреляли по прохожим горохом, забравшись к Раубам на чердак.
— Вот как?
— Нужно было положить зеркало в высокую траву, тигрица принимала свое отражение за тигренка и принималась его кормить, так и кормила, пока охотники не окружали ее на поляне с хохотом и воплями, — он принялся расстегивать пиджак, обдавая меня анисовым духом. Я с трудом узнавал своего Труту. Его шея пестрела мелкими порезами, иссиня-черная грива была смазана воском, и весь адвокатов вид выдавал готовность к вечеринке.
— У меня есть полчаса, не больше, — сказал он, выдержав паузу и усаживаясь за стол. — Соберитесь и расскажите мне все сначала, без жалоб и приступов ненависти. Итак, ваш поход в галерею был идеей мошенника. Идеей, пришедшей ему в голову после неудачи с первым делом — то есть присвоением вашего наследного дома в Альфаме. Этот венгр Ласло свалился на вас с небес, с Раубой они даже не знакомы, и ваша прежняя версия о причастности покойного режиссера к истории с галереей развалилась. Я правильно понял?
— Разумеется! Поймите же вы, это две разные истории, они слиплись случайно, как две бабочки под дождем, но они высохнут, разъединятся, и все станет ясно. Тот, кто придумал трюк с ограблением, хотел заставить меня сделать чужую работу — украсть вещи, за которые ему предлагали хорошие деньги. Я все равно был у них на крючке, надо же было меня использовать. Я прилично разбираюсь в охранных системах и сумел зайти внутрь, но дальше все пошло наперекосяк. Мне дали ключ вместо кода, и я не смог открыть сейф с кораллами.
— Сейф, в котором ничего не было? Кораллы, которые еще не выросли на дне морском? Сеньор Кайрис, откройте же глаза. Это стыдно, в конце концов. Впрочем, кто я такой, чтобы открывать вам глаза? Вы не оплачиваете моих счетов, а мой наниматель сделает это не раньше мая, после того, как ваше дело будет передано в суд, — он зевнул и потянулся, зажмурившись.
— Послушайте, я готов заплатить вам сколько нужно, когда выйду отсюда, у меня есть тайник с золотыми вещами, я продавал их понемногу, но там еще осталось приличное колье, его можно выставить на аукцион. Сколько вы хотите? Пять тысяч, шесть, семь?
— Господь с вами, amigo meu, — Трута поставил свой портфель на колени и принялся его застегивать. — Брать с людей деньги за такую работу это все равно, что присылать счета за свет в конце тоннеля. Я согласен на семь, разумеется. Тем более что это всего лишь умозаключения, а они немногого стоят.
— Говорите.
— Не уверен, что моя версия вам понравится. Это был обычный fraude, мошенничество со страховкой. Никаких мифических четок от вас не требовалось, нужно было всего лишь взломать систему и как следует нашуметь в галерее в последний день выставки. Под это дело компания списала груду экспонатов и рано или поздно получит страховку по меньшей мере тысяч на двести. Вас никогда не поймают, потому что вы дилетант и к вам не ведет ни один след.
— Так уж и не ведет?
— Это же натурально, сеньор Кайрис, вы — пустышка, человек ниоткуда.
— Вы хотите сказать, что я исполнял роль троянского коня без воинов внутри. Но если это так, почему сейф был заперт, а ключ мне не принесли? Ведь они могли получить мои отпечатки на внутренней стороне сейфа и сделать картину еще более правдоподобной.
— Роль коня? Нет, скорее роль голубя, — он ласково усмехнулся. — Местные целители считают, что
