ты разминулся с забавной посетительницей, сказал уайтхарт, как только я открыл стеклянную дверь, надо почаще бывать на работе, лу, а то нам всем пришлось за тебя отдуваться
эти люди — две женщины, уайтхарт и восемь мужчин, — с которыми мне приходится разговаривать в конторе, похожи как одиннадцать щитов, выкованных маммурием [158] по образцу небесного щита, и все одиннадцать — не настоящие!
к тому же они любят устраивать милые, беззлобные розыгрыши, так что я сначала даже слушать не стал, просто пошел за ширму, где у нас что-то вроде кухни, и стал натягивать синий комбинезон — на занятиях я обязан носить форму, хотя в ней я похож на погребального скарабея, на котором написано
когда я пришел сюда работать, то старался поменьше разговаривать, мне казалось, что все меня узнают и поглядывают с пониманием, ведь мои фотографии были во всех газетах — правда, только один день, сенсация была недолговечной:
через месяц я понял, что
муниципальная система, подобно пеликану, быстро убивает своих непослушных детей, но, выждав положенное время, воскрешает их, накормив своей кровью, — город вышвырнул меня с работы через два дня, но полгода аккуратно платил доктору майеру за то, чтобы он выслушивал мои сны
какая еще посетительница? новая ученица? спросил я, проглядывая список занятий на неделю, девушек там не было, там почти никого не было — пока я занимался суконной лавкой, в моем списке осталось только двое юнцов и пожилая аптекарша
да нет, твоя квартирная хозяйка, фыркнул уайтхарт, молодая растрепанная дама в жакете, худенькая и сильно встревоженная, лу, что ты ей сделал? пальцы у нее так и прыгали по столу
моей квартирной хозяйке тысяча лет, сказал я, чувствуя, как влажнеет спина под униформой, моя хозяйка весит тысячу фунтов и никогда не тревожится, к тому же у нее голубая шерсть на голове
не голубая, это точно! сказала секретарша уайтхарта, у нее волосы цвета гнилых яблок!
цвета сырой умбры, машинально поправил я
так это была не хозяйка? озадачился уайтхарт, она меня обманула? а с виду приличная женщина, только немного не в себе, она так ласково произносила твое имя, я даже подумал…
а ты не думай, почитай Геродота, сказал я, заходя за ширму и стягивая проклятый комбинезон,
для чего она писала дневник по ночам, торопливо, путая имена, перевирая даты, сочиняя свои бестолковые книжные грехи — неужели для того, чтобы я поднимался к ней в спальню, запускал руку под подушку и читал? чтобы я попал в кабалу к этому тексту, к мелко посаженным буквам, похожим на птичек на проводах, чтобы я впал в замешательство, пристрастился к зеленым и красным чернилам, как опиумный страдалец, как последний дурак
я думал об этом, пока выводил машину из гаража уайтхарта, заводил ее ключом уайтхарта, проезжал под окнами конторы, где оставил уайтхарта, ошеломленного моей наглостью, и сворачивал на полуденную олд-клапам-стрит, забитую грузовиками
для чего она водила меня за нос, приучала к простудному вкусу непроизнесенной речи, неужели для того, чтобы я остался с ней и дал морочить себе голову, чтобы я жил с ней, давал ей полынь, похожую на завиток волос, — от головной боли, тимьян, похожий на ушко, — от боли в ушах, чтобы я остался насовсем?
об этом я думал, поворачивая направо на перекрестке с ламбет-роуд, проезжая набережную челси и сворачивая на запад на кольцевой развязке хогарт-лейн
для чего она приехала в лондон и пришла к уайтхарту, притворившись бог знает кем, и спрашивала обо мне — и у кого! у этого конторского балора, который открывает ленивый глаз лишь затем, чтобы выпустить облако ядовитого дыма
какая неосторожность! думал я все сто восемьдесят девять миль до самого кармартена, я заметил, что проехал порт-тэлбот только, когда у меня кончился бензин
для чего она искала меня — меня, который обокрал ее дважды, рылся в ее белье, принюхивался к ее письмам, смеялся над ее записками, толкнул ее в постель к сластолюбивой морской улитке сондерсу — да какую там постель! стол, немытый кухонный стол — и бросил одну на краю отчаяния, меня, который уподобился пеликану в пустыне собственной умеренности, меня,
я думал об этом, когда свернул на вишгардском кольце налево, но вовремя спохватился и, вернувшись на сэндс-террас, миновал обрубленные античные торсы вязов, стоящих вдоль длинной харбор- стрит, и быстро скатился с холма к морю
температура снаружи — восемнадцать градусов, пять с половиной часов в дороге, сказали мне мерцающие цифры над автомобильным зеркальцем
когда ты в прошлый раз садился за руль, градусов было значительно больше, лу, сказал я себе, тогда у тебя даже стекла запотели — вот сейчас из портовых ворот выйдет полицейский, и ты года на четыре сядешь в тюрьму за нарушение судебного приговора
все просто — она поняла, что травник у меня, и приезжала, чтобы забрать его!
я должен вернуть то, что взял без спросу, как подлый один взял священный мед из сердцевины скалы, охраняемой гуннлед, как джек догерти взял красную шапку чешуйчатого мерроу, [159] чтобы выпустить пленные души со дна моря, но у этих двоих хоть причина была, за которую не стыдно, — а у меня что?
когда я остановился на хай-ньюпорт-роуд, от машины пахло серой, как от зевсовой молнии, я прошел метров двести пешком, чтобы отдышаться, ворота
я нажал кнопку звонка и прислонился лбом к стене: римская кладка, крепко, как ворота дамаска, открывай же, не то я упаду
погляди в свой дневник, саша — нынче августовские иды! я — раб герхардта майера, плотника и суконщика, и сегодня у меня рабский праздник,
открывай, диана
Дневник Саши Сонли. 2008
Ваши египетские гады
заводятся в вашей египетской грязи
от лучей вашего египетского солнца.
Пыльца индиго и сиены растворена в осеннем воздухе, ее вдыхаешь сразу после дождя, как будто входишь в керамическую мастерскую, такие еще сохранились по дороге к замку Кэлдбран, гончар там непременно в клеенчатом фартуке до колен или в сатиновой робе, от допотопной печи тянет горьким дымом.
Хозяин хмурится и смотрит, как ты вертишь в руках чашку того зеленого цвета, который зовется празеленью, и правильно — он похож на прабабушку зелени, суров и темен лицом.
Когда я училась рисовать, зеленая краска кончалась быстрее остальных, и еще, пожалуй, белая, хотя меня немного пугало сочетание слов
