Дневник. Продолжение

славу.

И мы остановились на ходу,
вперяясь в миг дарованной удачи:
нам холодно, как будто по задачи
условию известному, но с дачи
не съехали мы в нынешнем году

ещё... Здесь тишина ласкает слух.
А в городе, должно, каштан в отрепьях...
Почти не замечаю, как ко сну
стремится миг. Легка синица тренькать.

11, 12 н о я б р я

«От пейзажа сбежать и попасть в сердцевину саму...»

Уже бо и секира при корени древа лежит.

Мф. 3, 10

От пейзажа сбежать и попасть в сердцевину саму
нерешённых задач (никогда!), связку старых вопросов,
где другой матерьял, и премудрую деву-сову
не посадишь на сук, не откупишься просом

от голубки с небес. Здесь варьяций немного с тех пор,
как из Райских ворот вышли двое прикрытых,
распознав наготы существо, и библейский топор
всё стучит и стучит, соблазняющий прыток.

То ли дело пейзаж – вариации в множестве. Прост,
бесподобен сюжет – сердце прячется в слово.
Но застрявши в зобу, у ворот, не пускает вопрос
уходить навсегда от ответа, и мучает снова.

12 н о я б р я

В КАБИНЕТЕ, или ПАМЯТНИК

Рустаму Рахматуллину

При свечах в Мариинской больнице.
Писательский дом.
Занавешены окна-бойницы.
Вступительный том

здесь пролистан...
А дальше – в поход со двора
до возврата на пристань,
что уже без него сотворят.

Подниму занавеску
и увижу спины разворот.
А бессмертные бесы
всё чернее московских ворон.

Смотришь белой вороной,
поправляя очки и житьё,
где Москве – обороной
твоего ополченья шитьё.

Прочно пригнаны нити,
и надёжен защитный покров.
В Царство Божие внидем,
сохранив Божедомки покрой,

кто чем мог, чем богаты.
Свечи тают, но свет не погас.
В затемненье блокады
ярче звёзды. Почти напоказ.

М о с к в а, Б о ж е д о м к а, 11 н о я б р я ,

д е н ь р о ж д е н и я Ф. М. Д о с т о е в с к о г о

«Жизнь сжалится, сжимаясь, и сожмёт...»

Жизнь сжалится, сжимаясь, и сожмёт
в объятиях – страшусь, не зная как-то?
И снова повторяю: горше мёд
всего на свете... Не бочонок – кадка
уже полна, и нечего хотеть.

Деревья расступились в наготе.
Ноябрь, хоть и добряк сегодня, завтра —
безжалостен – на то его права
и долг готовить будущее. Затхло
слегка, и сладко странствует трава...

13 н о я б р я

В КОМНАТЕ

На привязи. Как бобик в конуре.
Обшарпан пол, и краски поредели
на стенах... где ружьишко в кобуре
забылось и не выстрелит. Радею

о прошлом, не о будущем. Висит
шнур провода с засиженною лампой.
И даже в настоящее визит
не нужен... и отталкиваю – лапой.

13 н о я б р я

«Барбарисовый куст с воробьём-завсегдатаем мест...»

...можжевеловый куст...

Н. Заболоцкий

Барбарисовый куст с воробьём- завсегдатаем мест,
где в диковинку сам барбарис – барбариса косицей
поживится вот-вот... Не спеши, это верная месть
незнакомых широт – перестань на чужое коситься.

И не пробуй, лети на рябину – накормит своим.
Горько разве сперва, и рукою достать до морозца,
серым крылышком и... Да и незачем счёты сводить —
здесь на родине всё, что ни есть, – то красно, то морока.

Середина не нам, хоть и сер обитатель на глаз.
Неспроста в ноябре не могу отвести от рябины
тайных помыслов – там, в тайниках, схоронился наказ
оставаться собой, как бы ни были красно рядимы.

14 н о я б р я

«В середине ноябрь, что не верит прогнозу и сам...»

В середине ноябрь, что не верит прогнозу и сам.
Оживают сады, не боясь предстоящего скоро...
Птицы певчие вновь разбрелись по голодным лесам,
и покажется – марта конец, если глянуть с наскока.

Так и – кажется. Жизнь так и кажется. Жизни мираж
увеличился до... Беспристрастное время шагает.
И тепло ноября беспрепятственно выйдет в тираж:
так проснёшься однажды – и холод глядит по- шакальи.

15 н о я б р я

«Когда, как ветхий раб, алкаешь отомщенья...»

Погодные аномалии сбивают с толку всех.

Утки не спешат в тёплые края...

Из газет

Когда, как ветхий раб, алкаешь отомщенья —
замри и слушай, как аукнется ответ.
Придёт, заставив ждать, признание мощнее —
испытанного гнёт отступится от век.

Придёт любовь. Она и в ноябре приходит.
На стареньком пруду толпа застрявших крякв.
Везде своя толпа... Для дела так пригодней.
И, маясь не у дел, желай – не укорять.

16 н о я б р я

ЭСТОНИЯ 1991

В.

Картошки ладожской оранжевая плоть,
и тишина на озере, и утро
рождественское – памяти оплот
и подтвержденье, что устройство мудро
вселенское – не зря храню и днесь.
Воспоминанью окончанья несть:
и Тарту пасмурный, и Балтика под снегом,
и юности – и теснота, и нега.

17 н о я б р я

ХВОРОБА, или ПОСЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ Посвящение

1

Что юности пристало, то – ни-ни – сединам,
паче мужеским, и к месту молчанье и глубокая слеза
раскаянья, когда – не в середине уже давно.
Походы по лесам кончаются, и надобно слезать —
кому откуда: каждый выбрал транспорт,
не вспоминая Путника, что ра?спят.

2

Вместителен и нынешний мешок.
Ан взять побольше? – пригодиться может...
Тряся в четыре стороны мошной,
оцеживаешь комаров да мошек,

бревна не замечая ни в глазу.
В глазах туман – китайские безделки...
Бессмертная воздушная лазурь
не продаётся – бесполезны сделки.

Великое живёт не суетясь.
Но без тебя. Без комаров, без мошки...
И в стане новоявленных сутяг
перед кончиной вспомнишь о морошке?

17 н о я б р я

ЧТЕНИЕ

Кто вслушается – друг, кто пролистал – не недруг.
У книг, как у земли, есть потайные недра,
и почва, и сады.

Кому цветок сорвать, кому плодов дождаться,
а осень подойдёт – сбежать из-под дождя-то —
обсохнуть и забыть.

Не всем же в гору лезть и проникать в утробу,
где каждый сердца нерв покажется утроен —
ведь в самом деле боль.

Коснулся, и за то – спасибо. Жизнь едина.
В ноябрьский воздух влит раствор грядущих льдинок —
дождливо. День – любой. Да здравствует любовь.

17 н о я б р я

ПОВОРОТ

Холод – вор. Отбирает тепло
у земли. По Пречистенке