а также ночное время неприятно щекотали ему нервы. Четыре с половиной дня они были в пути, и по мере того, как продолжалось их путешествие, напряжение постепенно нарастало. Днем было еще кое-как, — пусть их могли увидеть, но и сами они заметили бы опасность заранее. А когда наступала ночь, напряжение становилось просто невыносимым. За каждым кустом Латриэлю чудилась засада, каждый лесок вдоль дороги скрывал в себе несметные полчища, в каждой канаве притаились шпионы. Он настороженно всматривался во тьму, стараясь разглядеть нечаянный отблеск света на обнаженном оружии или огонь чьих-то злых глаз. Временами ему казалось, что он видит все это, и тогда он хватался за меч, но берке делал шаг — и видения исчезали без следа. Солдаты кидали насмешливые взгляды в его сторону, но он мог бы поклясться, что и они испытывают то же самое.
Из кустов выпорхнула птица, спросонья нервно вскрикнув, и перелетела через дорогу. Латриэль схватился за меч — и тут же спрятал его обратно в ножны, покраснев до кончиков ушей.
«Хоть какая-то польза от темноты, — подумал он. — Солдаты не видели, как я покраснел».
Он тут же поклялся не обращать внимания на все глупые ночные страхи, какие встретятся ему на пути. Слева он увидел пару горящих глаз, но только пренебрежительно отвернулся. Справа ему почудилось, что за деревьями виднеется чья-то тень, и он отвернулся опять, но слева снова увидел горящие глаза.
«Что за чертовщина!» — подумал он сердито и стал смотреть на дорогу прямо перед собой.
На дорогу медленно выехал всадник, словно сама тьма сгустилась, преградив отряду путь.
«Это призрак», — подумал Латриэль, но лязг вынимаемых из ножен мечей у него за спиной говорил о том, что его солдаты тоже увидели призрак.
— Остановитесь, — сказал призрак с заметным буистанским акцентом, подняв руку. — Отдайте нам то, что вы везете, и мы не причиним вам зла.
— Кто это — мы? — спросил Латриэль.
Всадник сделал знак рукой, и из-за деревьев по бокам дороги выехало еще десятка два всадников.
— Это далеко не все, — сказал предводитель. — Отдайте нам это, — он указал на повозку, — или мы отберем это у вас силой.
«Моя королева, — с трепетом подумал Латриэль, — что мне делать? Мы ляжем здесь костьми, и нам останется только одно: умереть с сознанием, что мы сделали все, что могли».
Латриэль обнажил меч и первым кинулся на предводителя вражеского отряда, подавая остальным пример. Они схватились; сталь зазвенела о сталь, высекая искры, такие яркие в ночи и такие крошечные, как злобные болотные светлячки. Сумерки перешли в ночь, и темень стояла такая кромешная, что бой велся едва ли не наощупь, лишь горели боевым азартом глаза да редкая звезда проглядывала сквозь тучи. Латриэль не мог сообразить, сколько врагов вокруг него: ему казалось, что сам он рубится с целой дюжиной, отбивая удары со всех сторон и вертясь вместе с берке между вражескими воинами. Почти сразу он потерял из виду повозку с Лагреадом, но мог только догадываться, что она все еще здесь, — иначе противник не стал бы продолжать бой. Где-то у него за спиной раздавались крики, звон мечей и тяжелое дыхание сражающихся, но он никак не мог определить направление, откуда исходили эти звуки, поскольку сам он все время уворачивался от врагов. Звуки плыли, перемещаясь, то затихая, то делаясь громче, пока он не стал терять ощущение реальности происходящего.
Кто-то зажег фонарь, и свет от него, распустившись лучами во все стороны, больно резанул по глазам. Вся картина боя вдруг высветилась, так что стала видна каждая мелочь, вплоть до насечки на рукоятях мечей. В один миг Латриэль увидел все: и дорогу, и врагов, и повозку, стоявшую поодаль, и тех, кто рубился вокруг нее. Возле повозки уже лежало несколько трупов, а те, кто еще были живы, дрались из последних сил. Кровь хлестала из зияющих ран, утекая в землю, и солдаты поднимали мечи для нового удара, едва не теряя сознание.
Латриэль немедленно кинулся туда, врезавшись в самую гущу схватки. Он замахал мечом во все стороны, пронзая плоть, и из его груди сам собой исторгся дикий вопль ярости. Враги подались назад, но уже в следующее мгновение налегли с новой силой. Пронзенные их мечами, упали еще три солдата, и еще один свалился под ноги берке, потеряв сознание от ран. Теперь их из двадцати оставалось всего семеро, и Латриэль понял, что это начало конца.
— Ну что, теперь сдадитесь? — спросил предводитель вражеского отряда. — Неохота вас добивать, знаете ли…
Он сказал это совершенно беззлобно, как бы устало и нехотя, словно добить или не добить противника было всего лишь вопросом времени. Он предлагал им сдачу в плен как самый естественный выход, чтобы сэкономить и свое время, и чужую жизнь, которые он, похоже, ценил одинаково.
В голове Латриэля помутилось от обиды.
— Мы не сдадимся! — выкрикнул он. — Пусть мы умрем, но не сдадимся!
Латриэль занес руку с мечом и приготовился с честью умереть. На него уже бросилось трое всадников, пытаясь окружить его и оттеснить от повозки. Оскаленные зубы их берке мелькнули перед ним, и жаркое дыхание воинов обдало его, как дыхание смерти…
Но что это? В рядах врагов произошло замешательство, они стали разворачиваться навстречу чему- то, что Латриэль не мог разглядеть за ночной темнотой. Послышались буистанские ругательства, зазвенели мечи, земля задрожала под копытами. Латриэль посмотрел в ту сторону, но за спинами задних буистанцев нельзя было разглядеть, что происходит.
— Еще один отряд, — сказал солдат из тех, что чудом пока остались живы.
— Еще один… — в ужасе прошептал Латриэль. — Они будут драться за оружие между собой, а мы…
Мысль о том, что о них совсем забыли, вовсе не радовала Латриэля. Казалось бы, чего лучше: пока противники дерутся, уноси ноги — здесь ты уже ничего не сделаешь. Но Латриэль, попав в такой переплет, хотел лишь одного — умереть с честью. Эта мысль завладела всем его существом, и он готов был заплакать от ярости, потому что противник больше не желал сражаться с ним и убивать его.
— Господин Латриэль! — раздалось у него над ухом.
Он обернулся, словно в полусне, чтобы посмотреть, кто его зовет.
— Господин Латриэль, вы живы! — выпалил Моори, подлетая к нему на своем скакуне и с ходу забираясь на козлы повозки.
— Господин Моори, откуда вы взялись? — пролепетал Латриэль, ничего не понимая.
— Скорее отсюда! — скомандовал Моори, втащив Латриэля на повозку и хлестнув берке. Они понеслись, а Латриэль обеспокоенно оглянулся назад, ища взглядом своего скакуна. Тот бежал за повозкой, как привязанный, рядом с берке Моори.
— Да забудьте про берке! — крикнул Моори, нахлестывая скакунов. — Куда важнее унести ноги, пока наши не задержат буистанцев.
— Наши? — переспросил Латриэль, ухватившись за сидение повозки обеими руками, чтобы не свалиться. — Господин Моори, объясните мне, что здесь происходит? Откуда вы?
— Из Болора, откуда же еще! Аскер решил, что здесь для вас уже небезопасно, и послал меня с отрядом встретить повозку. Я поражаюсь его прозорливости: еще немного, и мы не успели бы.
— Господин Моори, могу я узнать, что мы такое везем? — спросил Латриэль, пытаясь запахнуть развевающиеся полы одежды.
— Как, вы не знаете? — изумленно поднял брови Моори, отлично знавший, что Латриэлю ничего не известно. — Мы везем Лагреад, оружие редкостной убойной силы. Мы намерены пустить его в ход, так что если я расскажу вам о нем сегодня, беды не будет. Давайте-ка лучше молиться богам, чтобы там ничего не побилось.
И в самом деле, повозка то и дело подпрыгивала на ухабах и неровностях дороги. Берке неслись галопом, и шум битвы постепенно затихал позади.
Когда солнце встало над землей, позолотив небеса, Лагреад прибыл в Болор.
Небосвод совершенно очистился от туч. Их жалкие остатки уплывали на запад, освобождая простор солнцу и свету. Это стоило Аскеру бессонной ночи и немалых трудов, но он и так не смог бы заснуть, дожидаясь Лагреада. Теперь, когда повозка, запряженная четырьмя взмыленными берке, въезжала на постоялый двор, все страхи и опасения ушли прочь.
