Суеверный

Сара не видела в этих словах никакого смысла. Она помотала головой, словно пытаясь выбросить их из головы. Эти слова сейчас бесполезны. Они ничего не объясняют.

Как может Лайам объяснить такое предательство?

Как он может объяснить появление руки Чипа? Как можно объяснить убийство Кристин в «Колледж Инн»?

А другие убийства? Это все были люди, которых Лайам в той или иной степени знал. А другие убийства? Неужели он замешан в убийстве этих людей?

Нет.

Он слишком нежный – слишком слабый – чтобы быть убийцей. Чтобы так мучить людей. Эти тела, они же были разорваны на части, если верить мрачным отчетам газет и телевидения. Они были разорваны на куски, их расчленили, как жареного цыпленка. Их крошили. Или резали, полосовали до тех пор, пока они переставали походить на людей.

Нет, Лайам не мог этого сделать.

Он слишком деликатный. Слишком чувствительный. Он слишком профессор.

Или все-таки мог?

Знает ли она его вообще? Знает ли она о нем хоть что-нибудь?

А все эти истории, которые он с видимым удовольствием рассказывал ей? С таким невинным удовольствием! Все эти истории и старинные сказки. Почти все они были о феях. Чудесные старые сказки.

Они ничего не говорили о самом Лайаме.

– Я тебя не знаю, – прошептала она вслух.

Она была так загипнотизирована, так околдована его романтическим ореолом, что ничего не узнала о нем самом. Почему ему так нравились эти старинные истории о феях и гномах?

И почему он был так суеверен?

Да. Почему он был так одержим всеми этими суевериями? И простыми, повседневными суевериями. И сложными, странными суевериями, о которых она прежде никогда не слышала?

Почему, Лайам?

Теперь уже поздно задавать вопросы. Слишком поздно. Скорей всего, она уже никогда не получит ответов.

Да она больше и не хочет получить эти ответы.

Сара остановилась у двери в спальню. Дверь приоткрыта совсем чуть-чуть, оттуда льется слабый свет. Молодая женщина прислушалась. Есть там кто-нибудь?

Легкое потрескивание. Она мгновенно обернулась к лестнице. Неужели они вернулись?

Она напряженно прислушивалась. Нет, только сердце стучит.

Нет. Тишина.

Сара открыла дверь спальни. Глубоко вдохнула и вошла. Единственным источником света была лампа, стоявшая на ночном столике. Свет падал на кровать. Темно-бордовое одеяло отброшено в ноги. Верхняя простыня скомкана в шар и отброшена в сторону – на сторону Лайама. Нижняя простыня измята. Все еще измята. Измята их телами. Лайам и Маргарет. Подушки лежат одна на другой. На подушке вмятина. Вмятина. Вмятина от головы. Лайам на ней. Они вместе сминают простыни.

Пачкают их.

Сара подошла к постели и охнула. Она чувствовала их запах. Запах его пота. Запах ее цветочных духов.

Она также чувствовала, что здесь занимались любовью. Воздух в спальне был душный, тяжелый. Она чувствовала вокруг себя их запахи. Чувствовала эти запахи. Их запахи.

– Ох!

Испытывала ли она когда-нибудь такое отвращение?

Мой муж и его сестра. Мой муж.

Не сознавая, что делает, она схватила нижнюю простыню и стащила ее с матраца. Потом скомкала, словно собиралась бросить в корзину для грязного белья. Она крутила в руках простыню, чувствуя запах тел Лайама и Маргарет. Скручивала простыню и чувствовала, что ее начинает мутить. Чувствовала, что ее все сильнее тошнит.

– О Боже! Что я делаю?

Молодая женщина неожиданно поняла, что потеряла контроль над собой. Ее руки двигались, словно сами по себе. В желудке было нехорошо. Все вышло из-под контроля.

И тогда она отшвырнула простыню. Ноги сами понесли ее в ванную. В их ванную.

Сара прижала руки ко рту, стараясь удержать рвоту, пока не доберется до унитаза. Одной рукой она щелкнула выключателем. Над головой у нее зажегся свет. Она бросилась к унитазу, подняла крышку. Низко наклонилась.

Она услышала позади себя размеренное: «Кап, кап, кап».

Что это за шум?