— Вот это вполне федерально! — произнесла она слащаво-покровительственным тоном. — Скажите вашей матушке, что я сегодня же доведу до сведения дона Хуана Мануэля об этом благородном поступке, делающем ей большую честь. Сами же деньги передам завтра утром дону Хуану Карлосу Розадо, эконому госпиталя для неимущих женщин.
— Мама была бы вам крайне признательна, если бы вы были так добры и не говорили никому об этом незначительном пожертвовании, так как это дело ее совести, — сказала молодая девушка. — Вообще к чему беспокоить сеньора губернатора такими пустяками, когда он постоянно занят серьезными делами, заботясь о благе республики! Кстати сказать, я думаю, что если бы вы и донна Мануэлита не посвящали все свои силы поддержке сеньора реставрадора в его тяжких трудах, он, наверное, свалился бы под их тяжестью.
Донна Мария Жозефа расцвела от предложенного ей таким деликатным образом подарка и от тонкой лести молодой девушки.
— На то мы и существуем на свете, чтобы поддерживать друг друга, — сказала она, сворачиваясь клубком в углу дивана, что она всегда делала, когда была чем-нибудь довольна.
— Я удивляюсь, как только может Мануэлита выносить вечное бодрствование по ночам! Я на ее месте давно бы обессилела.
— У нее, наверное, это тоже кончится очень плачевна. Например, прошлую ночь отец продержал ее у себя до четырех часов утра.
— До четырех часов! Боже мой!
— Даже до четверти пятого...
— Это ужас! Хорошо, что у нас в Буэнос-Айресе все так спокойно, иначе бедная Мануэлита извелась бы от одного страха за отца.
— Вот и видно, что вы совсем не интересуетесь политикой, милая Аврора, иначе вы знали бы, что у нас вовсе не так спокойно, а, напротив, мы переживаем очень тревожное время.
— Неужели? Это мне кажется совершенно непонятным! Театр войны так отдален от нас, что...
— Так и есть! По всему видно, что вы, милочка, кроме своих нарядов, ровно ничего не знаете о том, что делается на белом свете! Вы, следовательно, и не слыхали, что унитарии каждую ночь эмигрируют из Буэнос-Айреса целыми толпами?
— Об этом-то я слышала, но ведь это такое дело, в котором им и воспрепятствовать нельзя: берег велик.
— Вы думаете, что нельзя воспрепятствовать?
— Конечно.
— Ха-ха-ха! — засмеялась старуха, показывая свои единственные три желтых зуба. — Представьте себе, что даже в эту ночь арестовано несколько человек, желавших бежать, а вы говорите — нельзя! Ха-ха- ха! Ну, и наивны же вы, как я погляжу!
— Не может быть!..
— Я вас уверяю, что арестовано четверо...
— Четверо?
— Да, целых четверо.
— Ну, так что же, — с напускным равнодушием проговорила донна Аврора. — Они теперь не убегут, сидя за крепкими стенами и запорами.
— О, их не только арестовали, но с ними сделали и еще кое-что получше!
— Получше? Что же еще может быть, кроме тюрьмы, для таких сумасбродов? — удивлялась донна Аврора, не желавшая показать, что она знает о ночном происшествии от донны Августы Розас, с которой успела повидаться...
— Да видите ли, милочка, федералы нашли более удобным перере... расстрелять их всех, чем содержать в заключении, что сопряжено с некоторыми хлопотами, а иногда и не достигает цели, потому что даже из тюрем люди ухитряются бежать, — с торжествующей улыбкой объясняла донна Мария Жозефа.
— Ах, вот что! Да это, действительно, мера вполне радикальная.
— Вы с этим согласны? Жаль только, что это славное торжество федерации не обошлось без неприятности, так что оно, к моему великому огорчению, не может быть названо полным.
— А что такое? — как бы равнодушно спросила молодая девушка, занятая застегиванием упорно расстегивавшейся пуговицы на одной из своих перчаток.
— Да, представьте себе, один из этих негодяев убежал!.. Их было, в сущности пятеро, но навсегда обезвредить удалось только четверых...
— Ну, это ведь только отсрочка для убежавшего: наша деятельная полиция живо разыщет его, и ему не миновать своей участи, — заметила донна Аврора.
— Увы! К сожалению, наша полиция вовсе не так деятельна, как вы воображаете, милочка!
— Что вы! Сколько раз я слышала, что сеньор Викторика — человек необыкновенных способностей и ведет порученное ему дело как нельзя лучше! — хитрила молодая дипломатка, чтобы этими противоречиями заставить собеседницу окончательно высказаться.
— Викторика! — воскликнула донна Мария, которую всю передернуло от задетого самолюбия. — Викторика ровно ничего не значит и никуда не годится. Это только послушная марионетка в моих руках. Веду дело я, а вовсе не он!
— Вот как! Преклоняюсь перед вашим умом и удивительными талантами, сеньора! И когда только вы находите время заниматься такой массой серьезных дел!
— Вот нахожу, хотя иной раз мне, действительно, трудно уследить за всем и сделать все нужное... Ваш хваленый Викторика, наверное, еще и пальцем о палец не ударил по делу о поимке беглеца, а я только два часа тому назад узнала об этом происшествии от моего зятя и уже успела собрать кое-какие сведения о бежавшем. Дело в том, что никому не известно, кто он и где его искать...
— А вы узнали это?
— Положим, не совсем еще, но, наверное, узнаю сегодня же, — самодовольно хвалилась старая дева.
— Интересно бы знать, как поступают в подобных трудных случаях умные люди? — задумчиво проговорила донна Аврора.— Я положительно растерялась бы.
— Где уж вам, молодым ветренницам, работать головой!— со снисходительной усмешкой сказала донна Мария Жозефа. — Хотите, я открою вам свой способ действий, например, в настоящем случае? Это очень поучительно. Об эмигрантах донес один человек по имени Кордова, который завел их в ловушку, как делают с вредными животными. Я потребовала его к себе и подробно расспросила. Оказалось, что и он не знает имени бежавшего. Тогда я велела позвать несколько человек солдат из участвовавших в ночной экспедиции. Один из них дал мне превосходные указания... Он и сейчас сидит у меня в передней, и я, пожалуй, чтобы доставить вам удовольствие, еще раз порасспрошу его при вас... Эй! Позвать сюда солдата Пикадо! — крикнула старуха, хлопнув в ладоши.
Рядом с кабинетом, в комнате, занимаемой горничной, послышалось движение, и через минуту в дверях показался солдат со шляпой в руке.
— Повтори мне, Пикадо, — обратилась к нему донна Мария Жозефа, — что ты сказал насчет гнусного и нечестивого унитария, ускользнувшего от вас ночью.
— Я сказал, сеньора, что у него должно быть несколько ран на теле, — ответил солдат, оскаливая свои желтые зубы и свирепо сверкая глазами.
— Где же именно?
— Одна рана в левом бедре, а другие, не знаю где.
— Чем его ранили?
— Саблей, сеньора... наотмашь!
— Ты это точно знаешь?
— Как же мне этого не знать, когда я сам и нанес ему рану, рубанув его по левому бедру!
Донна Аврора с невольным движением ужаса откинулась на спинку дивана.
— Узнаешь ты этого нечестивца, если увидишь его?
— По лицу нет, а по голосу могу узнать.
