считают себя оскорбленными им.
— Сеньорита, — продолжал дон Мигель, — если все, что вы сказали, — шутка, то я нахожу, что она продолжалась слишком долго, и прошу прекратить ее; если же это серьезно, то вы совершаете самую ужасную несправедливость.
— Я говорю совершенно серьезно и подчиняюсь всем последствиям сказанного мной, — сухо ответила молодая девушка.
Дон Мигель опять не нашелся, что сказать, и в полном отчаянии смотрел на свою собеседницу, вдруг так изменившуюся к нему.
Наступила новая пауза.
— Аврора, — почти робко вымолвил, наконец, молодой человек, — если я вчера так рано покинул вас, то только потому, что у меня было очень важное дело...
— Сеньор, я вас на привязи никогда не держала и не намерена была держать. Вы совершенно свободны в своих действиях.
— Благодарю вас, сеньорита.
— Не за что, кабаллеро. Позвольте лучше мне поблагодарить вас.
— За что, сеньорита?
— За ваше поведение, сеньор.
— За мое поведение?
— Вы, вероятно, только и способны сегодня на то, чтобы повторять мои слова! — насмешливо проговорила молодая девушка.
— Я повторяю их потому, чтобы лучше понять.
— Напрасный труд, кабаллеро!
— Почему же?
— Человек, имеющий не только два глаза и два уха, но и две души, должен понимать сразу все, что ему говорят.
— Аврора, — воскликнул дон Мигель, начиная раздражаться, — повторяю, вы совершаете страшную несправедливость по отношению ко мне! Я требую немедленного объяснения!
— Вы требуете?
— Да, сеньорита, требую!
— Не угодно ли вам будет доказать свое правотребовать.
— Аврора!
— Что прикажете, сеньор?
— Довольно, наконец, этой жестокой игры!
— Вы находите...
— Я нахожу, что если все это не игра, то избранный вами способ развязаться со мной совершенно недостоин таких людей, как вы и я. Три года глубокой, преданной любви к вам дают мне право узнать причину вашего странного поведения и просить вас объяснить мне, что дало вам повод так оскорблять меня.
— А! Вы теперь просите, а не требуете?.. Это дело другое, сеньор, — сказала донна Аврора, окидывая молодого человека презрительным взглядом.
— Если хотите, то прошу, сеньорита. Но имейте в виду, что я не уйду отсюда, пока вы не объясните мне значения всей этой сцены!— крикнул дон Мигель, с такой силой сжимая ручку кресла, что она треснула.
— Успокойтесь, пожалуйста, сеньор!— проговорила молодая девушка. — Мебель поставлена здесь не для того, чтобы вы ломали ее, притом вы напрасно изволите возвышать голос: во-первых, вы находитесь в присутствии дамы, а во-вторых, ваш голос может вам понадобиться в другом месте, здесь же вы совершенно непроизводительно тратите его.
Дон Мигель вздрогнул, точно его ударили по лицу.
— Боже мой! Боже мой! — простонал он, схватив себя за голову. — Если я еще не сошел с ума, то, наверное, скоро сойду!
Донна Аврора молчала, обрывая лепестки прекрасной махровой розы.
— Аврора, — снова начал молодой человек, опуская руки и глядя на девушку глазами, полными отчаяния, — я не ожидал от вас такой несправедливости!.. Объясните же мне, наконец...
— Что же вам объяснить? «Несправедливость» свою, что ли?
— Да... я все время только об этом и прошу.
— И глупо делаете, кабаллеро!.. В настоящую эпоху несправедливость вошла в обычай, просить же объяснения несправедливости строго воспрещено.
— Это, к сожалению, верно, сеньорита, но только в области политики; я же предполагал...
— Ну, договаривайте, что вы предполагали?
— Что мы с вами занимаемся вовсе не политикой.
— В таком случае вы сильно заблуждаетесь, сеньор.
— Как, сеньорита, вы думаете...
— Да, сеньор, я имею основание думать, что вы только ради интересов политики и поддерживали со мной отношения.
Дон Мигель понял, что собеседница упрекает его за услугу, о которой он просил ее своим письмом, написанным ночью. Этот удар, нанесенный его деликатности, заставил молодого человека покраснеть от стыда. Что же касается девушки, то она смотрела теперь на него более с жалостью, нежели с гневом.
— Я думал, — начал дон Мигель, — что донна Аврора Барро достаточно расположена к Мигелю дель Кампо, чтобы не счесть за труд какую бы то ни было услугу, особенно, если дело идет о жизни одного из его друзей, а может быть, и о его собственной.
— О, что касается последней, кабаллеро, то донне Авроре Барро это совершенно безразлично!
— Да, сеньора?
— Да, сеньор... Донна Аврора Барро отлично знает, что если сеньору дель Кампо будет угрожать какая-нибудь опасность, то у него есть прекрасное, скрытое убежище, вполне комфортабельное и охраняемое гением счастья, в котором он всегда может укрыться.
— У меня? Убежище?!
— Кажется, речь идет именно о вас, кабаллеро.
— Убежище, «охраняемое гением счастья», в которое я всегда могу укрыться? Где же это убежище, желал бы, я знать, сеньорита?
— Вы, очевидно, сегодня очень плохо понимаете по-испански, сеньор, поэтому я лучше, перейду на французский язык; быть может, на этом языке вы скорее поймете меня... Итак, сударь, повторяю вам по- французски, что у вас есть прекрасное убежище... грот Армиды... волшебный Дворец... Неужели вы и теперь еще не догадываетесь, о чем я говорю, господин дель Кампо?
— Нет! Это становится невыносимым!
— Напротив, сударь, по-моему, напоминание об этом волшебном убежище должно быть для вас очень приятно.
— Аврора! Пощадите меня, ради Бога.
— Ах, вам, вероятно, не понравилось, что я сравнила ваше тайное убежище с гротом Армиды? Ну, так назовем его островом Калипсо, а вас — Телемаком... Надеюсь, вы теперь довольны?
— Да, скажите мне толком, на что именно вы делаете такие... ядовитые намеки!
— Неужели вы все еще не догадываетесь, сеньор?
— Аврора, ведь это пытка!
— Вовсе нет... Это, напротив, очень приятное... развлечение.
— Да?
— Да... Я говорю о существовании вашего волшебного грота, дворца или острова, не знаю, какое из этих названий вам более нравится. Скажите, пожалуйста, сеньор, там действительно, очень хорошо?
— Да где же находится это...
— В Барракасе, кабаллеро, в Барракасе!
С этими словами молодая девушка встала, повернулась к дону Мигелю спиной и начала
