похищают главного героя, засовывают его в смертельную ловушку и, перед тем, как он должен умереть, рассказывают ему все необходимое, чтобы расстроить их планы, после того, как ему удастся сбежать, разумеется, а ему это обязательно удастся. Насколько успешнее действовало бы зло, если бы главный злодей или его главная шестерка просто приставили бы к голове главного героя пушку и спустили курок.
Мертвецы не только ничего не рассказывают, они ещё не могут помешать осуществлению планов.
Тейт, ясное дело, смотрел на все по-другому. Во-первых, с его точки зрения, главным героем был он, а я был просто пешкой, которую сейчас снимали с шахматной доски. Как выяснилось позже, через несколько дней, для Тейта никогда не стояло вопроса, придется ли меня убить, вопрос был лишь в том, когда это сделать и достанется ли ему эта привилегия. Бернард, как я понял, очень хотел сам это сделать, но оказался слишком загруженным развернувшимися событиями.
Присутствие Тейта на месте преступления создавало лишь незначительный риск, поскольку он находился в сопровождении полномочных служащих Управления Общественной Безопасности. Хотя он сам не являлся официальным служащим управления, это не играло совершенно никакой роли. Он был Джермейн и это всё, что имело значение. Хотя большинство граждан не согласились бы с мнением, что кузены семейства Джермейнов могут вытворять всё, что им вздумается и это должно сходить им с рук, сами Джермейны привыкли плыть против течения народной мудрости. Проще говоря, им ещё никто не сообщал, что следует соблюдать закон. Хотя их прошлые прегрешения прощались как несущественные «опрометчивые шаги юности», государственная измена и ставки, на которые шла игра, подняли ситуацию на новый уровень и все усложнили.
Мои похитители на этот раз позволили мне разместиться на заднем сидении ховера вместо багажника, хотя Тейт пересел на переднее, чтобы я его не испачкал кровью. По дороге к маленькой квартирке, где они решили меня держать, мы остановились только раз, чтобы разбить вдребезги мой телефон и наладонник и выбросить их в мусорный ящик. Уничтожать эти устройства было тактической ошибкой, поскольку они могли узнать из них кое-какую полезную информацию, но им хотелось избавиться от улик. Они сохранили мои документы, которые, как я предположил, в определенный момент будут оставлены на моём теле.
Пуля, если её всадить в затылок, бывает, дает такое выходное отверстие, что быстрое опознание трупа становится затруднительным.
С самого начала я знал, что они меня убьют и мне было интересно – почему? Я имею в виду, у них, конечно, не было причин оставлять меня в живых, но причин убить меня у них было ещё меньше. Я был фактически выведен из состава СОНа. Пока не началась тотальная война, когда Цыган усадит мою задницу в мех, я был практически бесполезен. Моя ликвидация как члена командования СОНа могла причинить организации лишь незначительные неудобства, да и осчастливила бы Котфорда, так как Сивек получила бы, наконец, мою должность.
До меня постепенно начинало доходить, что Бернард приказал меня схватить, хотя бы отчасти, просто из желания отомстить за себя, как за помехи ему у станции №8, так и, ещё важнее, за то, что я оказался умнее его. Я жестоко отодрал его и Тейта в покер, я помогал паршивой овце семейства и я даже снабдил его планом, который он использовал в борьбе против Эмблина. Бернард хотел выглядеть архитектором победы не менее сильно, чем хотел выиграть эту игру, а я мог легко выставить его жуликом и плагиатором.
Тейт, судя по энтузиазму, с которым он заставлял нас смотреть головизор, был очень хорошо подкован в теории стереотипных злодеев и героев. Хотя квартира, в которую меня привезли, была маленькой, она была расточительно оборудована головизором с большим экраном и всей возможной развлекательной техникой. Драмы, крутившиеся по головизору, были старыми, но полными действа и приключений. Парочка из них была основана на историях о путешествии Виктора Штайнера- Дэвиона в домашние миры кланов и убийстве им клановского лидера. Тейт болел за Виктора, что умиляло, если не обращать внимания на позу, в которой он сидел на кушетке – как пилотском кресле меха – двигая руками на подлокотниках, как будто во время сражения.
Они все время держали меня скованным и в коротких кандалах, не дававших мне сбежать.
Никто не озаботился сменой моих повязок на ногах и я начал ждать душка гангрены. Мои руки были скованы наручниками за спинкой прочного деревянного стула или, когда мне разрешали спать, прикованными к ножке кровати. За мной всегда следил, как минимум, ещё один человек кроме Тейта, даже когда я отправлялся облегчиться.
Я все время в основном молчал и не доставлял проблем. Отчасти потому, что я надеялся на потерю, в какой-то момент, бдительности. Они ослабляли внимание до определенной степени, позволяя мне выделывать маленькие фокусы, вроде выдергивания клочка волос и рассеивания их вокруг, чтобы их нашли криминалисты и узнали, что я здесь был. Я даже сумел расцарапать один из шрамов на моей ноге и побрызгал вокруг немного крови. Я быстро её вытер, но я знал, что следы можно будет легко обнаружить при помощи химических реагентов и ультрафиолетовой лампы.
Основной причиной моего молчания было то, что события во внешнем мире разворачивались куда хуже, чем я мог вообразить. Между фильмами мы наблюдали блоки местных новостей.
Граф Джермейн мобилизовал ополчение Басолта и распорядился рассредоточить бронепехоту и танковые части по всей планете, а не только в Столичном Округе. Сообщалось о жестоких подавлениях акций протеста и восстановлении порядка. Если только Цыган не действовал куда активнее, чем я предполагал, эти демонстрации были спонтанными и их разгон бросал на правительство густую тень. В одном из столкновений на северном континенте погибло несколько демонстрантов и правительство, как все и ожидали, валило все на СОН.
Бернарда объявили героем. Не было сделано ни одного упоминания о его втором залпе и о том, насколько сильно от него пострадали люди из УОБ. Средства массовой информации, выискивая удобного человека, которого можно было бы поставить во главе правительства, поднимали шум вокруг Бернарда, а он бросался на похвалы, как кот на сметану. Я видел, что это временами раздражало Тейта, но я подозревал, что он хочет заслониться Бернардом от неприятностей. Он будет изображать из себя верного помощника Бернарда, пока тот не споткнется, а потом займет его место.
Вообще-то это был неплохой план. Хотя пресса подавляла информацию о антиправительственных выступлениях, в интервью людей из Общественной Безопасности иногда неосторожно проскальзывали некоторые вещи. Террористы СОНа или подражатели забрасывали самодельными бомбами различные цели, доставляя правительству неприятности. Не так скоординировано или разрушительно, как настоящие атаки СОНа, но хаос есть хаос, а когда разражается слишком сильный хаос, правительство погибло.
Для борьбы с хаосом Бернард вводил все больший порядок и, по крайней мере, в столичном округе, ополчение Басолта вызвало из запаса своих мехвоинов и ввело патрулирование.
Местные вдоволь насмотрелись на мехи, вышагивающие по улицам. Их торсы поворачивались вправо и влево, стволы пушек качались вверх-вниз. Басолт такого зрелища не видел уже несколько десятилетий.
Бернард, наверное, нанял себе имиджмейкера, потому что некоторые из пропагандистских сцен были просто тупыми. Я отчасти ожидал появления снимков с мехами, помогающими вытащить на дорогу застрявший на окраине города в грязи ховер или что-то в этом роде, но это было ещё хуже. На самой, наверное, глупой картинке была показана пилот, вылезшая из кабины «Хатчетмэна», чтобы объяснить туристам дорогу. Выглядела она отлично, туристы были очень благодарны, но всё вместе это выглядело нелепо.
Началась медленная эскалация конфликта и, вероятно, до взрыва прошло бы недели две или больше, но случилось событие, показанное в прямом эфире. В одной из столовых благотворительного фонда появился граф Джермейн – вне всяких сомнений, явившийся урвать немного от связи с Бьянкой, ставшей довольно популярной. Граф нацепил передник и наливал суп в линию тарелок. Он
