– Нет, – слабо прошептал он и всхлипнул. – Ни за что. Нет.
Визг стих.
Аббат Христан перешагнул пентаграмму, нагнулся над Доменом и прошептал хрипло и страшно:
– Дай!
Магистр Домен протянул руку с Талисманом.
– Поможет…
– После того, как все будет кончено.
Госпитальер поднялся во весь рост и выступил из-за колонны. Он посмотрел вниз, где напротив стоящего на коленях Магистра возвышался аббат Христан.
– Боюсь высоты, – вздохнул Сомов. – Здесь метров пять.
Он подошел к парапету…
Филатов сидел, зажав уши, и сдавленно стонал. Он преодолел слишком много в жизни преград, пережил слишком много опасностей, победил слишком много людей и обстоятельств. Но этот визг, ему показалось, он победить не в силах.
– Ну же, – тронул его за плечо Сомов. Визг кончился, но легче не стало. Наоборот, стало еще хуже.
– У-у, – затянул Филатов.
– Очнись.
Разведчик качнулся и почувствовал, что от руки госпитальера идет спасительная, живительная, очищающая волна. Сомов был только передатчиком, но поднималась она в приорской «раковине».
– Ты овладел ею? – прошептал Филатов.
– Да.
И теперь энергия, сосредоточенная в «раковине», не грозила вспыхнуть сметающим все взрывом. Она истекала созидательной волной. Она латала раны в пространстве и материи. Она смывала черные кляксы Тьмы… Но только неизвестно, хватит ли ее.
Разведчик встряхнулся и воскликнул:
– Пошли, разворошим этот муравейник! Он схватил вывалившийся из рук автомат.
– Нет, – возразил резко Сомов. – Оружие здесь не поможет.
– Отдай! – повторил Христан.
– На, – прошептал Магистр и протянул руку.
Он уже не мог бороться. Он распластался автомобильной шиной, из которой вытянули весь воздух.
А семиконечная звезда теперь была у аббата Христана. Снова послышался визг. Он теперь звучал, как рог победы.
На глазах две звезды срослись. И образовалась одна – четырнадцатиконечная. Точь-в-точь такая, которая была выбита на камне алтаря!
– А-а-а! – послышался крик трех человек.
И столб черной энергии закрутился вокруг воссоединенной реликвии. Темень становилась все гуще и гуще. Она была не просто тьмой безлунной ночи. Она была склизкой, мерзкой и липкой тьмой, в которой водятся КОШМАРЫ. Кошмар рвался наружу. Ему хотелось многого.
– А-а-а! – звучал крик.
А тьма все густела.
Магистр Домен лежал без движения. Черный шаман распластался, спрятав лицо в руки, и шептал слова заклинаний. Происходило то, о чем он и думал-белые безумцы не смогли овладеть Темными Демонами, и те овладели ими.
Аризонцы, скованные страшным визгом и вырвавшимися силами, застыв, смотрели на смерч.
Сомов спрыгнул с пятиметровой высоты. Боль прорезала ноги – удар о камень был силен. Он упал на колено, зашипел, но потом выпрямился. Сзади приземлился, мягко, как пума, разведчик.
– Пристрели их к чертям! – заорала Пенелопа.
– На, – крикнул Филатов и нажал на спусковой крючок, посылая очередь прямо в орущие глотки. Промахнуться он не мог. Он знал, что каждая пуля найдет цель.
Пули вылетели черными точками. Они были заметны глазу – медленно плыли к своим целям и, не долетев, попадали в черный вихрь, начинали кружиться.
На этот раз Святые Материалисты издали не скрежещущий визг или загробный хохот. Они засмеялись – мелко, в унисон, отвратно и не менее зловеще. В этом хихиканье было нечто мерзкое, поднятое из самых подлых глубин человеческого существа – то, от чего к горлу подкатывает тошнота, хочется с брезгливостью и омерзением сплюнуть.
– Вот сволочь! – Филатов еще раз нажал на спуск, а потом отбросил автомат с опустевшим магазином.
– Оставь, – кинул ему Сомов. – Теперь это мое дело. Он шагнул вперед и вытянул вперед «раковину».
