нелепо. Его неуклюжая походка что-то мне напоминала, но что — я никак не мог вспомнить. Он был грузен, высок ростом, одет в длинную замызганную куртку, явно не по погоде, в просторные, защитного цвета, пятнистые брюки, широкополая пыльная шляпа (явно с дедушкиных антресолей) скрывала его лицо и наверняка сокращала обзор. Впрочем, он и не особенно смотрел перед собой, просто ломился вперед, не разбирая дороги. Он как ледокол рассекал толпу. Оттеснил бабку с авоськой на колесах, наступил на ногу красномордому пропойце, чем вызвал поток истошных ругательств, потом толкнул лоток с книгами, при этом несколько книжек упали на асфальт.
— Вот чудо-юдо, — произнес я.
Шляпа (так я назвал его) шел вперед. Что-то механическое было в его движениях. Он наткнулся на стайку молодежи — восемнадцати-двадцатилетние ребята сосали пиво у троллейбусной остановки. Широкоплечий высокий парень в рубашке с надписью по-английски «Хулиганы Майами», как надувной шарик, отлетел в сторону, задетый плечом Шляпы.
— Ты, ишак вонючий, куда прешься? Шляпа не обернулся.
— Хочешь, чтобы хобот отдавили?! С тобой говорят, хмырюга! — Парень подскочил и схватил «топтуна» за руку. Шляпа, не останавливаясь и не оборачиваясь, взял кисть парня и без видимых усилий сжал ее. «Хулиган Майами», вскрикнув, сел на асфальт и заскулил, держась за руку.
— У-у, сука!.. Баран! Перо в брюхо захотел? Ох, блин!
Приятели склонились над «майамцем». Желающих по-мужски разобраться с обидчиком не нашлось. Слишком просто, равнодушно и убедительно действовал «топтун».
Шляпа довел Алю до ее дома, постоял минут пятнадцать неподвижно, как изваяние, лишь изредка поводя головой, как волк, принюхивающийся к запаху дичи. А потом шаркающей старческой походкой отправился прочь.
Не знаю почему, но мне показалось, что Шляпу меньше всего интересовала слежка как таковая, вряд ли он стремился получить какую-то полезную информацию об Але. Он просто будто бы привыкал к ней, притирался, сближался. Зачем? А кто эту нечистую силу поймет?
Уже стемнело. Я следовал за Шляпой на почтительном расстоянии, но вполне мог и наступить ему на пятки — все равно он бы ничего не заметил. За все время он ни разу не оглянулся, не посмотрел по сторонам, не отвлекся. Автомат, еще недавно привязанный к Але, а теперь получивший следующее целеуказание.
Мы прошли полгорода и забрели в неуютные фабричные кварталы. Здесь еще до революции располагались казармы для рабочих. Стояли они до сих пор, несколько усовершенствованные, благоустроенные, разделенные на квартиры. Перед подъездом такой казармы и остановился Шляпа. Здесь было совершенно пусто, район будто вымер, не видно ни одной живой души. Наверное, дом отдавали под очередной капитальный ремонт, большая часть жильцов уже переселена, горели каких-нибудь три-четыре окна. Шляпа немного постоял перед подъездом и зашел. Я успел добежать и увидеть, как хлопнула дверь на первом этаже. Квартира четырнадцать. Надо узнать хотя бы адрес. Так уж на Руси принято, что днем с огнем не сыщешь табличку с названием улицы, то же самое можно сказать и о номерах домов.
Я прогулялся вдоль дома и, наконец, набрел на древнюю старушенцию, выгуливающую на поводке желтую болонку.
— Не подскажете, какой это дом?
— Этот? — Старушка показала пальцем на дом, вопросительно глядя на меня.
— Этот.
Как будто тут есть еще какие-нибудь дома.
— Что значит, какой дом? Дом как дом.
— Аномер?
— А ты что, не знаешь?
— Не знаю.
— А зачем он тебе тогда нужен, если не знаешь?
— Знакомого ищу.
— А где твой знакомый живет?
— Здесь, в этом доме.
— Так зачем тебе его номер, если ты и так дом нашел?
— Уф-ф! — Я начинал закипать. — Письмо ему хочу послать!
— А... — Почему-то этот довод убедил ее. — Семнадцатый.
— А улица?
— Так ты и улицу не знаешь?
— Не знаю!
— Клары Цеткин, милок... Какой-то ты не такой. Ничего не знаешь.
— Так уж и ничего... Всего доброго.
Вернувшись к подъезду, я увидел, что хозяин интересующей меня квартиры распахнул настежь окно. Оно было довольно высоко, но искушение заглянуть в него вполне могло быть реализовано. Я поставил одну ногу на урну, уцепился рукой за крепление водопроводной трубы, оторвался от земли и другой ногой нащупал выступ. Вроде бы крепко стою. Теперь нужно переместиться немного влево и занять позицию, с которой можно заглянуть в квартиру. Это у меня получилось.
Часть обзора мне загораживала сдвинутая штора. Но кое-что открылось моему взору. Шляпа сидел на старинном ампировском стуле, положив широкие ладони на колени, и тупо смотрел на стену. Он не мигал, ни один мускул не дрожал на его лице. Он, кажется, даже не дышал. Его будто выключили, поставили на прикол до возникновения в нем необходимости. Кто-то сидел за столом спиной ко мне и раскладывал большие, раза в два больше обычных, карты. Я даже разглядел рисунок на одной из них. Это были карты Таро, известные еще древним египтянам, предки обычных игральных карт. Ими до сих пор пользуются предсказатели всех видов и рангов, популярность которых в последнее время так быстро растет. Их даже теперь используют цыгане, потому как с такой экзотической штукой клиенты облапошиваются гораздо легче, чем при гадании на обычных картах. У меня в столе в кабинете лежали две колоды, которые мы изъяли у цыган во время одного рейда. Карты Таро были новенькими и ложились на стол со стуком.
— Ты бессловесный чурбан, — скрипучим голосом вещал «картежник». — Искра жизни еще тлеет в тебе благодаря моему вмешательству, моему вниманию. Ты не согласен с этим? Молчишь? Твоя душа, тот неуничтожимый сгусток Абсолюта, делающий человека человеком, находится у меня в плену, и только у меня есть ключи от этой темницы. Ты мой раб. Моя вещь. Я что-то сказал не так?
Он начал быстрее раскладывать карты на столе, пальцы у него были тонкие, длинные и ловкие. — Ты обижен, зол на меня? Вряд ли. Твоя ослабшая, томящаяся в склепе душонка не способна ни на какие чувства. Ты лишь мое орудие, бессловесное, бездумное. Я причиняю тебе зло, творю насилие над тобой? Да? Ты сказал бы это, ничтожный червь, если бы к тебе вернулась способность говорить? Не так ли?.. Твоя слабость — вот моя сила. Слабость, проистекающая из мелких пакостей, которые тебе приходилось совершать, из маленьких и больших предательств, из алчности, себялюбия, любви к насилию, из зла, жившего в тебе... Ты глупец На эти чувства имеют право лишь сильные. Слабого же они лишают права самому распоряжаться собственной душой. Слабого они замуровывают в темницы, ключи от которых хранятся у таких, как я. И слабые могут рассчитывать лишь на везение. Ты слышишь меня, бесчувственная деревяшка? Тебе не повезло. Ведь везение тоже выпадает сильным.
«Картежник» вновь перетасовал и разложил карты.
— «Арканы»... «Шут»... «Висельник»... «Жонглер»... Глупцы пытаются узнать по этим картам судьбу. Ничтожествам нужны предсказания судьбы. Я держу судьбу в своих руках. Я держу судьбы многих людей!
Он смахнул со стола карты.
Неожиданно он застыл как изваяние. Я понял, что он каким-то образом ощутил мое присутствие. Сейчас он подойдет к окну и увидит меня... Дожидаться этого я не стал, спрыгнул вниз и бегом припустился прочь.
В этот вечер Аля не пришла, зато притащился Дима и начал ныть, что мы обязаны согласиться на дальнейшие эксперименты, что после ухода жены у него осталось единственное — работа, и мы обязаны
