— До адвоката еще дожить надо... Слушай, Сергей, а ты летать умеешь?
— Как это?
— У нас на допросах всякое бывает. Иногда клиенты нервные попадаются, из окон выпрыгивают. А тут шестой этаж, внизу двор УВД, плиты навалены — гараж строим. Самое главное, это окно ниоткуда со стороны не просматривается. Улавливаешь?
— На понт берете! Ментам это нельзя... Я взял его за шкирку, сдернул со стула и потащил к открытому окну.
— А!.. — начал было орать Ракушкин, но я так сдавил ему ладонью рот, что теперь вырывалось только мычание. Я прижал мерзавца к подоконнику. Он смотрел на меня, выпучив глаза. Не знаю, что он такого прочитал в моем лице, но только начал бледнеть. Я подтолкнул его вперед. Еще одно усилие — и он полетит вниз.
— Даю тебе три секунды на размышление.
Я прижал его так, что только косточки хрустнули.
— Скажу... Все скажу!..
Он рассказал все. Клык — Виктор Клычков: «у своей бабы на Челюскинской»; Балбес — Матвей Шипунов: «наверняка дома чалится, очкарик»: Гоги Паркадзе, кличка Гога: «в спортзале на Купеческой железяки тягает». Из оружия у банды два пистолета и обрез. Клык с пистолетом не расстается, любит его больше родной мамы...
— Семеныч, — сказал я в телефонную трубку. — Поднимай своих ребят в ружье. Три группы по три-четыре бойца. «Рафик» и «Жигули» — твои, остальной транспорт — мой.
— Кого берем? — уточнил командир спецназа.
— Банду по ОПД «Дальнобойщики». Три бандюка. Вооруженные, так что экипируй своих по тяжелому варианту.
— Отлично. А то мои хлопцы без дела размякли.
— Через двадцать минут жду вас в моем кабинете та инструктаж.
Через сорок минут три группы на семи машинах разъехались по городу.
— А здорово вы Ракушкина «расплющили», Виктор Иванович, — уважительно сказал Володька Алимов. — Он даже поверил, что вы его в окно выкинете.
— А ты не поверил?
Алимов только усмехнулся.
«Выкинул бы. Не сомневайся. Такая гнида права не имеет небо коптить», — сказал я, но не в слух, а про себя.
Вложил всех Ракушкин со страху тютелька в тютельку. В указанной им квартире на Челюскинской действительно кто-то находился. Мы пошли к соседке сверху. Она пожаловалась, что «Натаха со своим мужиком совсем достали»: шум, музыка, пьяные вопли — и так уже три дня. По описаниям «Натахин хахаль» явно походил на Клыка, равно как и на словесный портрет, составленный нами ранее со слов потерпевших. Мы нарисовали план квартиры, а потом взялись задело.
— Пошли, — сказал Семеныч.
Спецназовец размахнулся и с одного удара «ключом» — тяжеленной квадратной кувалдой — высадил дверь. Трое бойцов в бронежилетах влетели в квартиру. Шум, звон разбиваемого стекла, звуки ударов, мужской вопль, женский визг, буханье какой-то перевертываемой мебели. «Лежать, сука!..»
Все. Сделано! Теперь можно входить без риска помять костюм.
Голый, как Адам, красавчик лет двадцати пяти лежал в наручниках на полу. Его голливудскую физиономию слегка портил расквашенный нос. Голая, как Ева, девица сидела на мятой кровати, прижав ладонь ко рту и всхлипывала. На полу валялся пистолет «Макарова».
— Под подушкой прятал, супермен хренов, — сказал Семеныч.
В комнате царил беспорядок. В углу стояли ряды бутылок. Мартини, виски — да, тут самогоном баловаться брезговали. На полу были раскиданы какие-то очистки, тряпье. На подоконнике лежал здоровенный пакет с анашой и валялись обугленные самокрутки.
— Бог ты мой, чем вы тут занимались? — покачал я головой, осматриваясь.
— Чем, чем?! -Девица распрямилась, стыдливость не относилась к числу ее достоинств. — Пили и трахались три дня! И никуда не выходили!
— Ну да, после последнего дела расслабиться надо было, Не так ли, Клык?
— Ох, — застонал он.
Балбеса взяли прямо в его собственной квартире. Он сидел за компьютером. Гогу также задержали в том месте, которое назвал Ракушкин. Последний при задержании что-то недопонял и даже попытался принять боевую стойку, чтобы продемонстрировать свою завидную физическую подготовку. Но после удара прикладом автомата по голове весь его боевой пыл куда-то испарился.
К пяти часам вечера вся компания успела расколоться. Они начали писать признательные показания. Клык поведал нам о семи убийствах.
— Так бы дальше и убивали? — спросил я его. Клык нахально улыбнулся. Он уже успел освоиться у нас и теперь сидел, закинув ногу на ногу.
— А что? И убивали бы.
— Зачем?
— Бабки нужны были. Ну и нравилось. Это как наркота затягивает, Стоит только раз попробовать.
— Как будто приоткрываешь дверь в иную действительность, где все по-другому, где чужая боль разливается жгучим удовольствием по всему телу, где вырываешься из тоскливой обыденности и скучищи...
— Похоже... Откуда ты знаешь, начальник?.. — Клык даже в лице изменился.
— От верблюда...
Вечером я вспомнил о своих делах. О том, что надо все-таки разобраться с квартирой номер семнадцать, что в доме на улице Клары Цеткин. Я вызвал Володю Алимова.
— Мне надо кое-какую установку сделать. Подстрахуешь?
— Нет вопросов,
У оперов не принято проявлять излишнее любопытство в подобных случаях.
И вот я опять на улице Цеткин перед почти что выселенным домом. Как и вчера, здесь было пустынно. Мы направились к интересующей нас квартире. К моему удивлению, дверь была опечатана ремонтно-эксплуатационным управлением. Я начал названивать в соседние квартиры. В двух никого не было. В третьей теплилась жизнь.
— Кто там? — послышался приглушенный дверью женский голос.
— Милиция.
— А откуда я знаю, что вы из милиции? Может, грабители.
— Да какой грабитель в ваши трущобы полезет?
Этот довод почему-то показался убедительным. Дверь открыла полная женщина лет сорока на вид, в синем спортивном костюме. Она пропустила нас в тесную комнату, предложила чай, от которого мы отказались,
— Вы соседа из четырнадцатой квартиры знаете?
— Карнаухова?
— Да. Владимира Шамилевича.
— Конечно, знала.
— А где он? Почему дверь опечатана?
— Так он же умер на днях.
— А кто в его квартире живет?
— Никого. У него ни родственников, ни постоянной женщины не было. Его позавчера кремировали.
— Вы не замечали, никто не пытался вскрыть его квартиру? Никакие странные люди здесь не появлялись?
— Нет. Никого не видела.
