Она чувствовала, что хмелеет, и в то же время сознавала, что сознает, что чувствует... А ну его к черту! Надоело это вечное раздвоение, когда не смеешь чувствовать, а чувствуя, не смеешь забыться... Сейчас, когда она всем своим существом, всеми помыслами устремляется к Петру, ей спокойно и радостно. И на все наплевать, и все кажется славным, хорошим, будто окунулась она в тихую, теплую проточную воду и теперь плывет, плывет, неведомо куда, но — к счастью! И, будто сквозь сон, доносится до нее голоса Нормана и Смита, редкие комментарии Вольфсона. Никак они не могут прийти к общему знаменателю с этим техническим прогрессом... И кому он только нужен, этот прогресс? Будто нет больше никаких радостей в жизни...
Лола с нежностью смотрит на Петра, а тот внимательно прислушивается к спору, и Лола сразу перестраивается: раз Петр слушает — это интересно. Значит, должна слушать и она. И тоже внимательно. Что это они там такое говорят? Ну-ка, соберемся, Лола Брайтон! И поставьте бокал, Лола.
И вообще сделайте на лице выражение,..
— Т-ты дурак, — заикаясь, проникновенно говорил Норман, тыча пальцем в область солнечного сплетения Сэма. — Н-не веришь? Н-ну, слушай. Вот, если память тебе не отшибло, летел к нам астероид... Икар... Так называется. Он Ас-те-роид. Что? Что мы, сапиенсы, могли ему противопоставить? Только рaкеты с ядерными боеголовками. Ведь если на сушу — взрыв, пыль, доступ солнечным лучам прекращен, ледниковый период! Ци-ивилизация отброшена на ты... ты… тысячелетия! А ты говоришь-технический прогресс, б-будь он п-проклят! П-пойми: мы теперь не только за себя, но и за всю биосферу в ответе! Потому — сапиенсы...
— Что и требовалось доказать! — торжественно провозгласил Вольфсон, разливая виски. — А кровяной колбасы мне так и не принесли...
«А мальчики уже хороши, — подумала Лола. — Может, теперь самое время утащить Петра?»
Но инженер уже повернулся к Смиту, ожидая его реакции. И Лоле вдруг почудилось, будто это совсем не Петр, — словно кто-то чужой, посторонний, далекий и непонятный выглядывает из него, прислушивается к спору людей... Людей? А кто же сам он — не человек? Кто же это? Вот сидит ее Петр...
Бог мой, это ж надо так опьянеть! Наверное, просто не та стадия, нужно переходить в следующую.
Вздохнув, Лола кое-как поймала за горлышко ближайшую флягу, нацедила в бокал какой-то мутной дряни. «Ваше здоровье, Лола Брайтон, — мысленно сказала она самой себе, с отвращением принюхигаясь к клопиному запаху напитка. — И ваше тоже, мальчики... Ну, поехали. В следующую стадию, там прояснится».
— А почему, кстати, столкновения все-таки не последовало? — трезвым голосом поинтересовался Сэм. — Насколько помнится, расчеты велись крупнейшими обсерваториями мира,.. Что помешало?
— А кровяной колбасы так и нет, — скулил Вольфсон. — То ли у нас, в Тюрингии...
— «Поо-ме-ша-ло», — передразнил Смита Норман. — Не помешало, а помогли, початок ты маисовый. Д-думаешь, одни мы? Во Все-е-ленной? Ну, и дурак. Она была... Всегда. Вселенная! О!. А до каких пор? Пора! Самим на ноги... становиться. И — в космос!
— Дыры вертеть, — сказал Сэм, — Для жесткого ультрафиолета, первичных протонов. Чтобы половчее разрушить генетические программы, уничтожить жизнь... Даешь контакт!
Петр резко откинулся в кресле, и Лоле вдруг показалось, будто лоб у него выпачкан красной краской... Или светится?
— Где моя кровяная колбасе? — тянул Вольфсон. — В Эрфурте или Готе я давно бы уже поел и спая...
— Что-о «дыры вертеть»? — спросил Норман. — Дыры тоже надо вертеть. Как цы-ыпленок? Ты цыпленок, я цыпленок, мы цыпленки... Земля — колыбель... Кто сказал? О! Циолковский сказал. Колыбель человеческая! Но! Нельзя вечно — в колыбели... Скорлупа яйца — колыбель цыплячья, а он — н-не желает! В космос!!
— Я-а-ишшшница, — сказал Вольфсон. Петр хохотнул.
«А мальчики-то совсем хороши», — снова подумала Лола. — И что только находит Петр в этой дурацкой пьяной болтовне? Нет, нужно брать инициативу на себя... Кажется, Вольфсон хочет сказать им что-то дельное. Послушаем. Только совсем немножко».
— Все — дураки, — объявил Вольфсон. — Хотя никто за собой этого не замечает... Субъективно — умники. Объективно — все дураки. С чем вас и поздравляю, что и требовалось доказать. А ты, Стив, тоже дурак, как это ни строимо. Где моя кровяная колбаса, к примеру? Где светлое пильзенское? Накачивают всякой дрянью... Вот что я скажу вам, друзья и недруги. В космос? Валяйте, проклевывайтесь. Но там вам придется искать новые материальные основы для жизни вообще и мышления в частности. Скажем, основы плазменные, ансамбли элементарных частиц. И все такое прочее... Только я вам туда пока не попутчик. Мне тут не дует. Хоть и не дали кровяной колбасы. Слушай, Сэм, ты поможешь мне поговорить с Солнцем? А? Или... С-скотина ты платная, скажу я тебе по секрету, хоть и компанейский ты парень... Пш-шли спаать...
— Петр, нужно слушаться старших, — шепнула Лола, тяжело опираясь на руку инженера. — Отведи меня... Уложи... Убаюкай...
Инженер быстро глянул на нее, удивленно поднял брови, покачал головой. Лола не заметила, как он достал из кармана что-то вроде авторучки, тряхнул ее над бокалом с содовой, подал ей.
— Быстренько, за мое здоровье!
Она выпила, не задумываясь. И тотчас почувствовала себя словно помолодевшей, бодрой и зоркой, от недавнего опьянения не осталось и следа.
Оглядев физиономии своих собутыльников, Лола прониклась к ним вдруг брезгливой жалостью.
— Уведи меня, — шепнула она Петру. — Я ведь так мало тебя знаю, так мало... Что уже соскучилась. Вот ведь как бывает!
... Сначала все было как обычно. И если бы Петр не проявил вдруг какую-то сверхчеловеческую энергию и выносливость, молодая женщина не удивилась бы, — до сих пор она легко одерживала победы над своими партнерами. Но потом наступил момент, когда она почувствовала, как ее стремительно оставляют последние силы... И почти тотчас же откуда-то извне начала прибывать могyчая энергия — не к ней одной, но к обоим, слившимся в единое целое.
Внешний мир словно перестал существовать вообще, а каждый миг вместил векa и тысячелетия.
Взгляд пронизывал безбрежные дали, в то же время фиксируя малейшие детали их крохотного мирка, проникнуть в который, казалось, не смогла бы никакая сила... И Лола нисколько не удивилась, ощутив и осознав себя в космическом пространстве, вдали от бирюзового шара, всего лишь мгновение назад бывшего такой необъятной и тяжелой планетой по имени Земля.
Не было удивления. И не было страха. Осталась лишь ясность и внимание, величайшая готовность к пониманию чего-то, доселе неведомого и в то же время будто само собой разумеющегося...
«Смотри внимательно, запоминай!» — всколыхнулась в сознании мысль-приказ. Лола поняла, что она уже знаэт, как и на что именно ей предлагается смотреть. Здесь установлены гравископы, собирающие информацию о развитии планеты, о ее биои ноосфере; она знает, что находится в свернутом времени объекта с вырожденной гравитационной массой, в незапамятные времена посланного могучей цивилизацией... Фаэтона? И что цивилизация эта, давно ушедшая в небытие, тем не менее всегда готова прийти на помощь в случае угрозы для планеты откуда-то извне. Но она же в любой момент готова и «зачеркнуть» все это — в случае, если достижение внутренней гармонии в силу каких-то причин.., «Вероятность последнего варианта — девять десятых», — снова осознала Лола и тут же оказалась во власти ужаса. Мир вокруг нее потускнел, съежился, начал стремительно стягиваться в точку.
И в этой точке она сначала ощутила, а потом и увидела Петра, чуть поодаль — какую-то женщину и двух незнакомых мужчин. На всех были плотно облегающие тело костюмы из зеленоватой чешуйчатой ткани. Лола посмотрела на себя, — и она одета так же! В то же время она поняла, что от нее чего-то ждут. Ответа на невысказанный вопрос? Какой?
Она постаралась сосредоточиться, вспомнить — ничего не получилось Тогда она решила, что сум. ает вспомнить, если внимательно посмотрит в глаза этих людей и, прежде всего, найдет глaза Петра... Лола подняла голову и отшатнулась: в центре лба молодого человека чуть выше линии бровей сверкнул странный, красноватый глаз с громадным, абсолютно черным зрачком. Этот глаз смотрел, не мигая,
