— Через двести-триста лет общая масса вещества в нашей Галактике может превысить критическую, — тихо сказал Петр. — Сначала наиболее массивные звезды, а потом и вся Галактика в целом коллапсируют. Откуда-то со стороны, из других галактик, астрономы получат возможность наблюдать «выключение» нашей Галактики... Вы представляете, что это означает?
Вольфсон откинулся на спинку кресла, снял очки, снова надел.
— Гибель... всего?
— Ну, может быть, не совсем так. Мы ГОВОРИМ: коллапс — это транспорт.
— А кто эти «мы»? — вкрадчиво вопросил Сэм. И что эти «мы» способны нам предложить?
Лола и не заметила, как подкрался вечер. В ресторане не спешили зажечь верхний свет — людей в эти часы бывало немного, и администрация решила создать обстановку тихого интима перед разнузданной ночной оргией... Лоле вдруг показалось, что в полумраке сверкнул огненно-красный глаз Гаала.
— «Мы» — это вы, — резко бросил он Сэму. — Мы все... Но если позволите, я закончу мысль.
— Да, да, это весьма интересно! — живо откликнулся Вольфсон.
— Звезды создают и развивают различные формы жизни, в том числе и планетарные, с далеко идущими целями, — продолжал Петр. Солнечная система, как известно, находится в слабом внешнем продолжении одного из галактических рукавов. Дальше простирается океан межгалактических пространств, — океан Хаоса, из которого на нас движется цунами водородных облаков, грозящее энтропийным взрывом и коллапсом. Выдержать и отразить удар этой волны, выстоять во что бы то ни стало — такова главная жизненная задача цивилизаций внешнего круга. В том числе и человеческой. Мы должны создать энергетический барьер достаточной мощности, а для этого... Для этого человечеству понадобятся источники энергии, освобождаемой в распаде плaнкеонов. Время не ждет! Для полного единения разумных есть лишь один путь. И лежит он через информационную революцию.
— Может, хватит с нас революций? — вопросил Сэм. — Буржуазная, социалистическая, научно- техническая... Теперь — информационная! А с чем это кушают? Если не секрет...
— Ни один закон природы не может быть «секретным», — спокойно ответил Петр. — От амебы и до гориллы, мистер Смит, жизнь оценивала информацию лишь по одному параметру: я съем или меня съедят? Полезно или вредно для организма? Бежать или догонять? Это первый, чисто физиологический параметр. Появление человека разумного ознаменовалось началом оценки информации по второму, физическому, параметру: что можно сделать из предмета, который не может быть употреблен в пищу и ничем не угрожает? Оружие для охоты или орудие труда? На протяжении смены всех социальных формаций в предыстории человечества эти две оценки, два параметра были господствующими. Вплоть до начала Коммунистической эры, когда люди вырвались в третье информационное измерение: информация стала оцениваться по трем параметрам. Третьим стал социальный — каково значение, ценность предметов, поступков, направлений мышления, веяний в искусстве и философии не только для личности (для меня самого и моих близких), но и для общества в целом, для цивилизации человеческой и ее будущего... Это и есть начало Великого Единения. И для его дальнейшего развития все честные люди планеты должны приложить максимум усилий. Это вопрос жизни или смерти.
— Я же говорил, что он — коммунист! — торжественно провозгласил Вольфсон, победно-весело оглядывая остальных.
— А я и не сомневался в этом, — кривя рот, процедил Сэм, рука которого уже тянулась за пистолетом. — Вам все-таки придется пройтись со мной, мистер Притуленко...
Лола почувствовала что-то вроде удара электрического тока, и в одно мгновение перед ней промелькнуло все, увиденное там — Сэм выхватывает пистолет, Норман пытается опрокинуть на него стол. Вольфсон собирается заслонить собой Петра, а она... А ОНА?! Да разве есть теперь время на эти размышления-воспоминания?
Образы-мысли помчались, будто наперегонки, с ужасающей быстротой. В сознании — голос Эо: «Спокойно, Лола, здесь будет действовать не Петр, а Гаал!» Воспоминание: «Второй раз я никого не предупреждаю!» В полумраке — огненно-красный глаз Гаала, из которого бьет режущий, пронзительно голубой луч света. Луч упирается в руку Сэма, поднимающего пистолет все выше, выше...
И все это — будто где-то в стороне. Лола уже не думает, не чувствует, не осознает: она просто действует. С быстротой и яростью рыси она метнулась к Сэму, зажала под локтевым сгибом руки его шею, нащупала подбородок резко рванула вверх... Хруст позвонков, хрипение, длинная судорога... Выстрел! Резкая боль обожгла правое бедро, но хватка, ее сделалась еще страшнее, а потом вдруг... Пустота?! В сознании — голос Гаала: «Эо, да что с тобой? Куда ты его?» Ответ: «Точно не сумею сказать: наверное, верхний палеолит, а может быть и неолит». Гаал: «Оттуда уже не достанешь...
Торопливость Лолы?» Эо: «А все-таки здесь совсем другое время, правда, Гаал?» «Ладно, разберемся позднее. Отойди, я буду говорить с Лолой».
Норман медленно поднимается с пола, — когда только он успел свалиться? Лола с трудом разгибает занемевшую руку, с удивлением видит кровь на своей ноге, смотрит на пустой стул Сэма, потом поворачивается к Петру.
— Ты не ранен?
Петр продолжает молча смотреть на нее, но Лола слышит: «Твои чувства и быстрота реакций выше всяких похвал. Только впредь договоримся: сначала думать. Потом — советоваться. И лишь после всего этого — действовать».
Лола растерянно смотрит на него и вдруг cрывается на крик:
— Идите-ка вы оба к дьяволу, слышите? Отдайте мне моего Петра, знать вас больше не желаю!
Она роняет голову на стол и плачет, но тут же в сознание врывается жалобно-просительный голосок Эо: «Ты действительно этого хочешь? Это твоя воля?» Лолa не отвечает — даже мысленно. Ей хочется выплакаться, расслабиться и ни о чем не думать.. Отвечает Гaал: «Просто вспышка эмоций, результат нервного перенапряжения. Не обращай, сейчас пройдет».
Размазывая по лицу слезы, Лола поднимает голову, берет флягу, наполняет бокaлы. Потом усилием воли старается придать лицу и голосу выражениe 6eззa6oтHOCTи и провозглашает: «Да восторжествует свет разума над тьмою первобытных эмоций отныне и вовеки веков. Аминь».
— Опять перегиб, только теперь в другую сторону, — бормочет ее Петр, приподнимая свой бокал. Лола светлеет — это же и а самом деле е е Петр!
— Мальчики, в вы что — против? — грозно обращается она к Норману и Вольфсону, и те послушно поднимают свои бокалы.
Вольфсон захмелел окончательно и, как показалось Лоле, набрался он не без умысла. Теперь чтото бормочет недовольным тоном, а Лола смотрит на Петра, одновременно ведет мысленный диалог с Эо, в то же время в пол-уха прислушивается к Зольфсону. Мысли разбегаются, и получается такая вот сложная картина:
— Чудеса... Терпеть не могу чудес, — бормочет физик. — Фокусы, фокусники, тоже мне, «вселенский разум» и абсолютная информированность.. Слуш-ште, мистер При-етулиенко, а куда вы запрятали свой ла- азер?
«Эо, а что у тебя за отношения с Гаалом? Не хочу сказать, что я что-то такое заметила, но вот чувствую...» «Примерно те же, что у тебя с Петром. Но какое это имеет значение? Или тебя что-то беспокоит?»
— О каком еще таком лазере вы говорите, Вольфсон? — удивляется Петр, — Какие чудеса, какие фокусы?
«Ха, беспокоит... А я вот тебе глаза выцарапаю, подружка».
— В-вы что, д-думаете, я все время был пьян? Во-о лбу у вас лазер! Ну-ка, пощ-щупаю...
— Сделайте одолжение! — смеется Петр.
«Как же это ты сама будешь себя царапать?» «А я сначала тебя выгоню! А потом уж и поцарапаю».
— Ст-транно! Вот тут же б-был, к-красный такой! Теперь — кожа. Кости. Извините, Петр, В-выпьем?
— Ваше прозрение!
— Хм-м, странный т-тост... Э-э, все равно!
«Эо, ведь Петр рассуждает точно так же, как твой Гаал... Или это все время Гаал? Он и Петра делает
