более короткие мгновения, лотом наступило нечто совсем неопределенное, что нельзя было бы назвать ни сном, ни явью, — какая-то бесцветная, бесструктурная неопределенность, и последняя мысль, которую осознал Аверин, была не из радостных: «Кажется, это конец. Это — смерть». И он снова погрузился в небытие.
Но вот опять забрезжила искра мысли. Сделав какое-то безотчетное усилие, он приказал себе: «Нужно собраться!» И тут же почувствовал, как тело нaливается силой жизни, а открыв глаза, увидел ту же серую неопределенность, в которой не было ничего, — ни cвeтa, ни звука, ни движения...
Аверин напряг зрение — здесь же вот должна быть его рука, только что лежавшая на подлокотнике кресла! Да, рука оказалась на месте, он сразу же увидел и почувствовал ее, как только вспомнил.
Значит, это у него что-то со зрением? Нарушилось поступление крови к мозговым тканям, к зрительному центру... Еще усилие, и он видит пульт управления, затылок сидящего в кресле Григория. А где остальные? Ага, вот же они — Воронов, Балашова, Невский... Кажется, все в порядке, но смутное беспокойство все еще не оставляло его: чего-то всетаки не хватает.
Он словно по кусочкам собирал этот неведомо как и почему исчезнувший мирок и никак не мог понять, что еще в нем должно быть. Попытался поднять руку — не получилось. Тогда он представил, что уже поднял ее — в то же мгновение рука оказалась перед самыми глазами... Это было внове и казалось невероятным, Он не чувствовал упадка сил, в нем, в его сознании бурлила какая-то энергия, но именно какая-то, и он не имел понятия, как с ней поступать, как использовать ее.
Может быть, здесь представление о действии эквивалентно самому действию? Ладно, потом разберемся... Интересно, как чувствуют себя остальною?
Он еще не успел внимательно присмотреться к лицам товарищей, как обстановка изменилась снова: стены корабля сделались совершенно прозрачными, и куда бы он ни направлял взгляд — всюду сияли звезды, хотя от пустоты людей по-прежнему отделяли прочные стены корабля. Это не виделось, но безусловно ощущалось.
— Мы прибыли, — поднимаясь, сказал Григорий. — Можно выходить, не надевая скафандра.
— Ку-уда? — удивленно спросил Новский. — Прямо в космос?
— Смотрите внимательно. Не спеша, не напрягаясь.
Стены будто вообще перестали существовать.
Вместо них открылась необозримая перспектива сводчатых залов, переходов, небольших помещений с какими-то механизмами... Все это было призрачно и прозрачно, а где-то там, внизу величественно плыл в бездонных глубинах бирюзовый шар родной планеты.
— Но где же все это помещается? — спросил пораженный Аверин, вертя головой во все стороны. — Здесь, по крайней мере, сотни километров в радиусе! А «Черный принц»... Или мы внутри?
— Совершенно верно, — кивнул Григорий. — Но здесь иное пространство-время. Ваши измерения «Черного принца» извне дают величину, не превышающую нескольких десятков метров. Однако в этот объем при желании можно было бы «вместить» всю Солнечную систему, десятки и сотни звездных систем: просто это информационное пространство. Немного позже мы постараемся объяснить вам сущность этого парадоксе, а сейчас нас ждут более неотложные дела. Прошу!
Он направился прямо туда, где только что была прочнейшая стена, прошел сквозь нее, словно через пустое место и, оглянувшись, ободряюще улыбнулся.
— Ну, смелее! Будет лучше, если вы на какое-то время забудете о своей способности удивляться. Эта полезная вещь сейчас может принести только вред — ваше сознание окажется. Перегруженным эмоциями.
Лена двинулась первая, за ней Аверин, потом Нeвский и Воронов. Пространство, еще недавно занятое стеной, не оказало никакого сопротивления. Но едва они вышли за пределы корабля и огляделись, вокруг все изменилось: стены первого зала потеряли прозрачность и осветились мягким зеленоватым светом, пол под ногами начал слегка пружинить, появилось привычное ощущение тяжести.
Потом они прошли еще через несколько помещений и остановились в небольшом зале, в центре которого увидели круглый стол, несколько легких стульев, три из которых были уже заняты — здесь их ждали двое мужчин и одна женщина, удивительно похожая на Лену, При появлении людей они встали, подняли вверх руки приветственным жестом. Люди повторили этот жест, несколько секунд прошло в молчании — встретившиеся внимательно изучали друг друга. И вдруг окружающее пространство будто заполнилось неизъяснимым дружeлюбием и бесконечным взаимопониманием. А потом раздался голос похожей на Лену женщины.
— Мы приветствуем наших дорогих гостей от имени их далеких потомков, преклоняющихся перед их мужеством и дерзостью. Мы приветствуем вас и от имени ваших далеких предков — трехсот миллиардов звезд, чью цивилизацию уполномочены Представлять в этом секторе пространства. Мы пришли, чтобы помочь вам и самим себе. Ибо без вас мы бессильны. Теперь нам предстоит сообща решить, что сумеете вы взять на себя в своем времени из того, что мы сумеем предложить вам из нашего. Прошу садиться.
Два обычных глаза женщины смотрели радушно, в них сияла улыбка. Третий — внимательно, изучающе, бесстрастно... Новский сделал шаг вперед и, немного смущаясь, сказал:
— Не знаю, каким образом вы намерены строить беседу, но эти ваши глаза.. Прошу извинитъ меня, — чисто психологический нюанс.
— Считайте, что вы их не видели и не видите, — улыбнулась женщина, и третий глаз мгновенно исчез с ее лба. — И вообще каждый из вас имеет здесь ничем неограниченные возможности воспринимать окружающий мир так, как ему больше всего хотелось бы. Пусть каждый представит себя в привычной, наиболее удобной для него обстановке. Это не чудо — все дело в технике. Настраивайтесь, представляйте.
... Аверин вдруг увидел себя за знакомым до мельчайших деталей столом в своем кабинете.
И тотчас в нем появилось чувство полной уверенности в себе, спокойствия. Но тут сквозь распахнутые окна повеял теплый ветерок с озера — как там, должно быть, славно сейчас! И вот он уже видит у самых своих ног тихую воду, слышит шуршание камыша, тихий плеск волны, все тело впитывает приятную прохладу. Опершись на локоть, он полулежит на теплом песке, глядя на незнакомую улыбающуюся женщину, которая сообщает весьма интересные вещи...
... Лена, задрав голову, придирчиво и чуть ревниво наблюдает за полетом легкого спортивного самолета, который пилотирует ее подружка Оля.
Ишь, какие выкрутасы! Но тут она, кажется, уже выдохлась, сейчас будет заходить на посадку... Да, о чем только что был разговор? Она смотрит на незнакомую, но так похожую на нее женщину, — да ведь это она говорила с Леной из Зазеркалья!
Теперь разговор продолжается...
... Воронов с неудовольствием оторвался от изучения сложных кривых, чтобы возобновить прерванный разговор... О чем? Да, она все еще здесь: какая милая, добрая улыбка! Стоит послушать внимательно, уж слишком все это ново, непривычно...
... Новский наслаждается ароматами хвойного леса, шорохом ветвей, а откуда-то издалека доносится удивительно чистый, приятного низкого тембра женский голос... Да вот же она — эта незнакомая, милая женщина, удивительно похожая на Лену!
Кто бы мог предположить, что он когда-нибудь услышит так много нового, интересного?!
... Все они видят ее, видят себя, оставаясь одновременно в той обстановке, которую каждый себе представил. Сознание будто раздваивается: они отлично понимают, что выдуманный ими мир — это только выдуманный мир, но это никак не влияет на ощущение полного и глубокого покоя, удовлетворения окружающим. Они помнят, что находятся на борту космической базы, но это нисколько не влияет на их способность к восприятию и осмысливанию того, что говорит эта женщина. В то же время каждый понимает, что все это — лишь преамбула к большому и, может быть, трудному для обеих сторон разговору, но у них не возникает и тени сомнения относительно того, что все идет как нужно...
— Кто мы, откуда, как оказались в вашем времени и какие надежды на вас возлагаем, вы поймете лишь после некоторых предварительных разъяснений. Прежде всего, Николай Антонович, мы просим извинить нас за то, что предложили вам, Генеральному конструктору космических кораблей, войти в состав группы контакта в качестве бортинженера при нашем пилоте. Согласитесь: все предусмотреть невозможно. И хоть нам хорошо известны технические параметры ваших кораблей, никто лучше вас не сумел бы
