В заключение Милвис сказал еще, что природа, какой бы расточительной она не была и сколько бы ошибок ни совершала, придерживается одного принципа — непрерывности развития.
— И она проводит этот принцип в жизнь, — подчеркнул он, — даже, когда для этого нужно сотворить чудо.
— Знаешь, все-таки отлично, — заявляет Жанетт мужу, приготовляя пару бокалов виски, — иметь таких соседей, как Смиты.
Герб только что вернулся в кухню из детской, где он проверял, как спят дети.
— Отлично, — соглашается Герб.
— Я имею в виду общие интересы.
— Чем занималась сегодня вечером?
Жанетт подает Гербу бокал и присаживается на край раковины.
— Ты уже семь недель готовишь презентацию своих булочников, которые хотят продавать мороженое и кексы.
— Да?
— Сеть магазинов называется «На десерт»?
— Ты смотри, всезнайка!
— Тилли сегодня выболтала эту новость, — признается Жанетт. Но она не знает, что ты работал над этой презентацией семь недель, я ей не сказала.
— Умненько поступила. С меня хватит. Смитти сегодня прошелся по мне.
— Надеюсь, ты отплатил ему?
— А как же. Он среднее колесико в большом бизнесе. Сейчас ему повезло.
— Да ты что!
Герб рассказывает о телешоу о том, как он высказал свое мнение и понял, что Смит имеет отношение к шоу.
— О, — задумалась Жанетт, — ты дурак, Герб, но он все равно гадина. На их семейном жаргоне «гадина» означает любого, кто устраивает гадости.
— Я не дал себя в обиду.
— Все равно, будь всегда наготове, на всякий случай.
Герб выглядывает в окно в сторону дома Смита.
— Слишком близко, чтобы бросать гранату.
— Главное, чтоб они не узнали, кто бросил.
— Ладно, — успокаивается Герб, — мы не будем в них бросать.
— Конечно, мы просто хотим иметь про запас гранату. Да, есть еще новости.
— Жанетт рассказывает о старике Трайзере, которого повысили и теперь он будет счастлив поквитаться со Смитти.
— Оставь его, Жанетт, у него простатит.
— Откуда ты знаешь? Он сказал?
— Нет, сам узнал. — Герб добавляет: — Еще и геморрой.
— Боже, я подразню Тилли.
— Ты самая злобная женщина, которую я знаю. — Они обидели моего маленького мальчика, а я буду им молчать?
— Она будет думать, что это я разболтал.
— Она не будет знать, откуда это пошло. Я устрою все так, что не подкопаешься. Мы ведь с тобой два сапога пара. Вот.
Герб крутит бокал и смотрит, как перемешивается виски.
— Смитти упоминал сегодня о сапогах.
Он рассказывает о покупке Тилли и о том, что по словам Смитти скоро дети не будут знать своих отцов.
— Тебя это волнует? — Жанетт вскидывает головку.
— Немного.
— Забудь об этом. Ты мыслишь по-старинке. Кто мы? Мы, папочка, новые люди. Да, Карин и Дейв растут без отца, такого, знаешь, большого толстого патриарха и без ласковой матери и без всего этого сюсюканья, которое описывают в книгах.
— Представь только: «История моей жизни», автор Карин Рейл. Когда я была вот такой маленькой, у меня не было мамочки и папочки, как у всех деток. Вместо них у меня был Комитет.
— По крайней мере у них есть дом, еда, одежда, их любят, что — этого мало?
— Да, но мне жаль образа отца-патриарха.
Жанетт треплет Герба по щеке:
— Я могла бы в это поверить, если бы ты в душе чувствовал действительно таким. А ты ведь уже уверен, что будешь и в этом Комитете, не так ли? Идем спать.
— Что ты имеешь в виду?
— Спать идем!
Чарли Джонс столкнулся с Филосом у кабинета Милвиса. Видно, Филос сюда и направлялся.
— Ну как?
— Потрясающе, — ответил Чарли, — просто фантастика. — Тут он искоса взглянул на Филоса и добавил: — Думаю, что у тебя иное мнение.
— Ты хочешь узнать больше? Или на первый раз довольно? Тебе надо опять поспать?
— О, нет, теперь можно не спать до ночи. — Слово «ночь» здесь тоже имело не больший смысл, чем слова «мужчина» и «женщина». Чарли пояснил: Ночь — это когда темно.
— А когда становится темно?
— Ты знаешь. Солнце садится, появляются луна, звезды.
— Темно не становится.
— Как нет, о чем ты говоришь? Земля ведь все еще вращается, не так ли?
— О, теперь я понимаю. Да, наверное, там становится темно, но на Лидоме светло.
— Так что, Лидом находится под землей?
Филос склонил голову на сторону.
— На этот вопрос нельзя ответить ни да, ни нет.
Чарли посмотрел вдоль коридора на одно из окон, за которым сияло ясное серебристое небо.
— Почему?
— Лучше спроси об этом Сиеса. Он объяснит тебе лучше, чем я. Чарли не смог удержаться от смеха, и в ответ на недоумевающий взгляд Филоса пояснил:
— Когда я с тобой, объяснить может Милвис. Когда я с Милвисом, он отсылает за ответом к тебе. А ты направляешь меня к Сиесу.
— А по каким вопросам Милвис представил меня как специалиста?
— Он не уточнял, просто подразумевалось, что ты знаешь все об истории Лидома. Еще он говорил… дай вспомнить. Да, что ты знаешь, когда остановиться при рассказе. Да, именно так; он говорил, что ты знаешь, когда остановиться, так как не в его правилах утаивать информацию.
Тут Чарли во второй раз увидел, как по смуглому загадочному лицу Филоса пробегает тень.
— Но зато это в моих правилах.
— О, послушай, — взволновался Чарли, — может, я неправильно его понял. Я мог что-нибудь пропустить. Ради бога, я не хочу стать источником конфликта между…
— Пожалуйста, — ровным голосом ответил Филос, — я знаю, что он имел в виду, ты ничего плохого не сделал. Это единственный вопрос на Лидоме, который не имеет к тебе ни малейшего отношения.
— Имеет, имеет! Милвис заявил, что начало жизни на Лидоме как-то связано с исчезновением хомо сапиенс, а именно это я и хочу выяснить до конца. Конечно же, это имеет прямое отношение ко мне.
Они уже двинулись вперед, но теперь Филос остановился и положил руки на плечи Чарли.
— Чарли Джонс, я искренне прошу извинить меня. Мы оба — мы все неправы. Но все в порядке. Ты не имеешь никакого отношения к этим разногласиям. Давай, оставим это, я вел себя неправильно. Забудем о моих чувствах и проблемах.