Филос пожал плечами.

— Ну что ж, ты сам просишь. Мы преклоняемся перед ребенком, потому что никогда не сможем повиноваться ему».

Долго они шли молча.

— Что ты имел в виду, говоря о неподчинении Богу, перед которым преклоняешься?

— Теоретически это ясно. Вместе с послушанием приходит убеждение в существовании живого, то есть существующего в одно время с тобой Бога. Филос умолк, выбирая слова. — Практически же, чаще всего Бог вмешивается в жизнь людей чужими руками, его заветы доходят до людей в интерпретации старших — людей со своим личным опытом, память которых уже ущербна, а глаза слепы и не светятся любовью.

Филос посмотрел на Чарли своими странными темными глазами, полными страстного огня.

— Разве ты еще не понял, что смысл существования на Лидоме движение?

— Движение?

— Да, движение, рост, изменение. Разве могут существовать музыка или поэзия без движения, развития; можно ли искать рифму, не произнося других слов? Может ли существовать сама жизнь… в самом деле, движение — это лучшее определение жизни! Живое существ изменяется с каждым мгновением своего существования, даже в момент умирания. Вместе с покоем приходит смерть… Архитектура цивилизации должна выражать состояние души, ее веру. Что говорят тебе формы Первого Медицинского и Первого Научного блоков?

Чарли смущенно фыркнул:

— Поберегись! — крикнул он, имитируя обычный возглас английских лесорубов.

Потом он объяснил Филосу, что так кричат, когда дерево уже почти срублено и начинает крениться и падать.

Филос добродушно рассмеялся.

— Видел ли ты когда-нибудь бегущего или хотя бы идущего человека в статике? Он неустойчив и обязательно упадет, если неожиданно остановится. Если бы он всегда сохранял устойчивость, то не смог бы бегать или даже ходить. Перемещение в пространстве так и происходит — оно всегда связано с опасностью падения.

— Но потом оказывается, что здания опираются на невидимые костыли.

Подмигнув, Филос ответил:

— Так бывает со всеми символами, Чарли.

И вновь Чарли принужденно рассмеялся.

— Но Филос только один, — в тон ему продолжил он и вдруг опять заметил, что Филос покраснел. Гнев, даже раздражение были так редки здесь, что это произвело на Чарли впечатление. — В чем дело? Может, я…

— Кто тебе говорил это? Милвис, не так ли?

Филос бросил на Чарли проницательный взгляд и прочел ответ на его лице. Но он не стал усугублять положение и, подавив гнев, попросил:

— Не думай, что ты сказал что-то лишнее, Чарли. Это не твоя вина. Милвис… Тут он остановился и глубоко вздохнул:

— Милвис иногда любит пошутить.

Неожиданно сменив тему разговора, Филос потребовал ответа на прежний вопрос:

— Вернемся к архитектуре, будешь ли ты оспаривать принцип динамической неустойчивости, видя вот это?

Тут он указал рукой на коттеджи — земляные, бревенчатые, каменные и обитые деревянными планками.

— Ничего странного в них нет, — согласился Чарли, указывая на тот, мимо которого они проходили — состоявший из отдельных кубов с куполообразными крышами над каждым.

— Они не являются символами. Вернее, символами, но не в том смысле, что большие здания. Эти коттеджи — результат нашего глубокого убеждения, что лидомцы никогда не потеряют связь с землей, в самом широком смысле. Цивилизации имеют зловредное свойство культивировать целые классы и поколения людей, зарабатывающих себе на жизнь средствами, которые далеко отстоят от первичных источников существования рода. Люди могут рождаться, жить и умирать, ни разу не копнув лопатой землю, не срубив дерева, не сплетя корзины или даже вообще не увидев сапы, мотыги или стамески. Правда, Чарли? Разве у тебя это было не так?

Чарли задумчиво кивнул. У него самого появлялись такие мысли. Однажды, он, городской житель, нанялся по объявлению в газете собирать бобы, потому что сидел совершенно без денег. Ему было противно жить в бараке вместе с вонючим человеческим стадом и целыми днями гнуть спину под палящим солнцем, занимаясь непривычным трудом, к которому у него не было еще вдобавок и необходимых навыков. Тогда и появились у него мысли о первичности сельского труда, о том, что сам он, городской житель опосредованно берет у матери-земли взращенные ею плоды, дающие ему жизнь и силы. А тогда он погружал обнаженные руки в рыхлую почву, и между ним и землей не было никаких посредников, не происходило никакого обмена, купли-продажи. Подобные мысли не раз приходили ему в голову, когда приходилось зарабатывать, черкая пером по бумаге, моя посуду и кастрюли в ресторане, дергая рычаги бульдозера или нажимая кнопки на калькуляторе.

— Подобные люди имеют очень низкий коэффициент выживаемости, продолжал Филос, — они приспособились к своему окружению, но их среда обитания огромна и очень сложна, она не имеет ничего общего с такими простыми действиями, как сбор фруктов или поиск птичьего гнезда в густой траве. Если машина повреждена, если сломалась даже самая ничтожная часть ее, человек сразу же становится жалким иждивенцем в течение всего периода, пока расходуются энергетические запасы тела. Все же лидомцы, все без исключения обладают знаниями и навыками в области сельского хозяйства, хотя при этом они знают одно или два ремесла. Им знакомы также строительство, плетение, приготовление пищи, уничтожение отходов, они умеют разжечь огонь и найти воду. Никто не может быть искусным во всем, но в любом случае даже неподготовленный, но знающий, как обеспечить удовлетворение своих основных потребностей лучше приспособлен к выживанию, чем тот, кто умеет обращаться с мельницей лучше всех на свете, но зато не в состоянии подвести стропила, сохранить зерно или выкопать яму для отхожего места.

— Да-а-а, — протянул Чарли.

— Что?

— Я начинаю понимать кое-что… Не могу только совместить автоматизированное существование в Первом Медицинском блоке со всеми этими самодельными изделиями. Я думал, что образ жизни ваших ученых — их привилегия.

— Наоборот. Те, кто работают в блоках, питаются здесь в виде привилегии! (Фактически, слово «привилегия» переводится на лидомский скорее как «дар»). Главная работа совершается в блоках, и она настолько трудна и требует такой точности, что эти люди не могут себе позволить работать еще и здесь. Они должны эффективно использовать свое время, у всех прочих времени больше. Мы не спим, и рано или поздно даже самая трудоемкая работа завершается.

— А сколько времени дети проводят в школе?

— Школа — о! Да, понимаю, что ты имеешь в виду. У нас нет школ.

— Нет школ? Но… ладно, для людей, которые трудятся на земле и сами строят дома, это, может, и не обязательно. Не так ли? Но для ученых, ведь они не вечны? Что случается, когда они должны уступить место другим? А книги? Музыкальные сочинения? Все, для чего люди учатся читать и писать? Математика, справочники…

— Они нам не нужны. У нас есть церебростиль.

— Сиес говорил об этом. Не могу утверждать, что я хорошо понял его.

— То же могу сказать и я, — согласился Филос, — но могу заверить, что вся наша система работает.

— И вы используете ее вместо учебы в школе?

— Нет. Впрочем, да.

Чарли лишь рассмеялся в ответ.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату