настоящим потрясением. До последнего своего часа он будет теперь поклоняться этой чудесной женщине!
— Боже, как ты красива! — воскликнул Фрэнк, вдыхая аромат ее волос, тонко пахнущих камелией.
Он поднял Джейн на руки, бережно опустил на мат, служивший ему постелью, и лег радом с ней, нежно лаская ее изумительное тело.
Неожиданно Джейн вскрикнула, широко открыв глаза: мужская плоть коснулась ее лона, и пламя страсти с новой силой охватило все ее существо. Джейн содрогалась от сладостной муки, страшась неведомого и в то же время стремясь к нему всем своим естеством.
— Пожалуйста… пожалуйста…
— Пожалуйста — что? — требовательно и хрипло спросил Фрэнк.
О нет, она не может произнести того, чего жаждет ее пылающее тело.
— Фрэнк, прошу тебя! — в экстазе молила она.
Он улыбнулся, услышав настойчивость в ее голосе.
— Чего ты хочешь, Джейн, чего ты хочешь, ради Бога, скажи!
— Тебя, — простонала она.
— Ты вправду хочешь меня? — Его дымчато-серые глаза излучали тепло и гордость Мужчины, которого хочет Женщина. — Ты хочешь, чтобы я овладел тобой?
— Да, — смущенно прошептала она, изнемогая от ожидания.
Фрэнк быстро сбросил одежду и склонился над Джейн.
Джейн казалось, что тело ее, став невесомым, вдруг воспарило, чтобы принять в себя Фрэнка. Такого ослепительного счастья, такого полного слияния с другим человеком она ждала всю жизнь. Без этого мига ее существование просто не имело бы смысла. И эту сладостную боль, предшественницу оглушительного счастья, она могла бы терпеть бесконечно.
Еще одно страстное, сильное движение, и Фрэнк почувствовал, как ее нежные бедра сомкнулись вокруг него, подобно створкам розовой раковины.
— О Джейн, благодарю тебя!
Джейн подняла на него сияющие, влажные глаза. Ничего более прекрасного, чем полное гордости и умиротворения лицо мужчины, свершившего предназначенное природой, она не видела. Ей вспомнились греческие мифы, которые она читала в детстве, и лицо Фрэнка показалось ей лицом молодого бога, овладевшего земной красавицей. И все же… все же женская интуиция подсказывала ей: есть нечто, чего она еще не испытала, но Джейн отмахнулась от этой вздорной мысли.
— Прости меня, — прошептал Фрэнк, уткнувшись в изгиб ее шеи.
— Но Фрэнк…
Простить? За что? Она чувствовала щекочущее трепетание его густых ресниц на своей коже, и по ее телу опять разлилось сладостное томление.
— Из-за вас, леди, я полностью потерял самообладание.
Его губы слегка коснулись чувственной ямочки ниже уха, и едва заметная дрожь пробежала по ее разгоряченному телу.
— Я знаю, дорогая, что не сумел дать тебе всего, чего ты хотела. Но я непременно исправлюсь.
— О чем ты говоришь, милый?
— Обещаю тебе. — Уж я-то постараюсь, чтобы в следующий раз она была так же неистова в своей страсти, как и я, подумал Фрэнк.
И вдруг… Он побледнел, стиснул зубы и закрыл глаза, пытаясь унять внезапную, мучительную боль, пронзившую мышцы больной ноги.
— Фрэнк! — испуганно вскрикнула Джейн, вскакивая. — Тебе помочь?
Она склонилась над ним, пораженная бледностью его искаженного страданием лица.
— Нет! — остановил он ее. — Нет, не трогай меня!
Не обращая внимания на его резкий окрик, Джейн опустилась рядом с ним на колени.
— Пожалуйста, — задыхаясь, повторил Фрэнк, — это пройдет. Просто… Просто оставь меня, — выдавил он сквозь стиснутые зубы.
Затем он услышал, как Джейн, покорившись, встала и ушла. Черт побери! Какой же я слабак! — думал он, пытаясь размять одеревеневшие мышцы. И тогда, с тем пьяным придурком, и теперь… Такая, как Джейн, достойна лучшего.
Фрэнк ненавидел себя за беспомощность. Он стиснул зубы, стараясь не стонать, хотя боль была чудовищной.
Джейн начала подниматься по лестнице, но ноги ее не слушались: как можно оставить Фрэнка одного, совершенно беспомощного? Она не выдержала и вернулась, вновь опустилась на колени возле скорчившегося от боли Фрэнка.
Он повернул к ней голову:
— Не волнуйся, родная, просто…
— Тише! Тише! — Это был суровый приказ, и он подчинился.
Фрэнк лежал, тяжело дыша, вцепившись пальцами в край мата; так прошло несколько долгих минут, и наконец боль отпустила. Он прильнул щекой к ее руке.
— Фрэнк? — тихонько позвала Джейн.
Но он не откликнулся — его сморил сон.
Джейн с каким-то материнским чувством смотрела на спящего Фрэнка. Красные рубцы, изуродовавшие его тело, уже побледнели, но они останутся навсегда — как память о тех нечеловеческих испытаниях, через которые он прошел. Эти шрамы, подумала Джейн, являются таким же символом чести, как и те медали, которые он заслужил. Она гордилась Фрэнком и испытывала чуждое ей доселе острое чувство собственности — Фрэнк принадлежит ей и только ей.
Ощущение покоя и счастья заполнило все ее существо.
Она любит его. Этого упрямого, гордого, самолюбивого мужчину, душа которого скрывается за непроницаемыми дымчато-серыми глазами.
Джейн боялась поверить в свое открытие: да, она любит Фрэнка и была права, скрывая до времени свою любовь. Веди она себя иначе, эта волшебная ночь никогда бы не состоялась.
Ночная прохлада начала проникать в застекленный солярий. Охваченная внезапным порывом, Джейн вбежала в спальню Фрэнка и сняла с постели одеяло. Вернувшись в солярий, она, уютно устроившись, легла рядом с ним на мат и натянула на себя и Фрэнка одеяло. Он слегка подвинулся, инстинктивно освобождая для нее место. Потом прошептал ее имя и привлек к себе.
Джейн уснула только глубоко за полночь.
Фрэнк проснулся от ощущения, что он один. Джейн исчезла.
Может быть, все случившееся ему только пригрезилось? И не было этой сказочной ночи? Или все-таки его безумные мечты сбылись, и Джейн действительно принадлежала ему?
Фрэнк протер заспанные глаза. Сколько же сейчас времени? Должно быть, немало. Солнечный свет широким потоком струился сквозь стеклянную крышу солярия. Впервые за много месяцев страданий и боли он почувствовал себя отдохнувшим.
И все же его счастье не было полным. Даже в то чудесное мгновение, когда он овладел Джейн, чувство вины не исчезло. Оно лишь затаилось в глубине его сознания, чтобы с новой силой вспыхнуть утром. Однако Джейн тоже хотела его. И это несколько смягчило угрызения совести, которые не отпускали его последние тринадцать лет.
Сбросив пушистое одеяло, он взглянул на мат. Откуда здесь кровь? Неужели открылась давно затянувшаяся рана? Но боли нет, да и шов не разошелся. Что за чудеса?..
И вдруг Фрэнк все понял! Джейн была невинна, как святая. Он оказался первым мужчиной, сделавшим ее женщиной.
Теперь он понял, почему она странно вела себя минувшей ночью. Неуверенность, противоречащая чувственному пылу, непроизвольный страх в голосе и в глазах, странная напряженность, а особенно неестественное спокойствие, когда он вторгся в ее нетронутое лоно…
