В холодный снежный вечер.
Гори, огонь, гори,
И мы поговорим…
Теперь как раз холодный снежный вечер; городские сумерки заштрихованы снегопадом, но снег лишь слегка побелил улицы, где виднеются следы автомобильных колёс и отпечатки ног.
Близилось рождество.
— Остановите здесь, пожалуйста.
Машина остановилась у здания фирмы «Джинцу». Касаи и Аримура вышли и, завернув в переулок, спустились в бар. Как только они открыли дверь, в лицо им пахнуло тёплым, душным специфическим запахом бара. Одна из женщин встретила их бесцеремонным: «А! Добро пожаловать!» Они прошли и сели в полумраке кабины — друг против друга. Женщины подходили, подсаживались, здоровались. Бой принёс горячие мокрые полотенца. Аримура растерянно следил за этим обязательным для баров Гинзы ритуалом, прислушивался, о чём говорит Касаи с женщинами.
— Что-то вы давно, Каса-сан, к нам не заглядывали.
— Но, клянусь, остался вам верен. Просто сейчас дел по горло — конец года.
— Что-то не верится. А кто с вами?
— Господин Аримура, управляющий отделом нашей фирмы.
В связи со всякими деловыми встречами Аримуре порой приходилось бывать в барах на Гинзе, но они ему не нравились; в барах он чувствовал себя так, точно ему показывают по частям один и тот же утомительный фильм. И зачем только взрослые люди сюда ходят? Все эти заведения на одно лицо, и разговоры здесь ведутся без конца одни и те же.
— Какой он скромный, этот господин. Прямая противоположность вам.
— Он-то? О, да! Про него сказано у поэтов: «примерный муж и преданный отец». Послушайте, мадам, а не совратить ли вам его?..
Аримура понял: сидящая против него женщина в чёрном кимоно с оранжевым оби — хозяйка бара. Положив руки на колени, она сплела ослепительной белизны пальцы и улыбнулась Аримуре.
И тут же ему представилась жена, её бледное лицо — она лежит на койке у белёсой стены, и тело у неё маленькое, худенькое, сморщенное.
— Мальчик здоров? — спрашивает она.
— Разумеется. Обещал тебе написать.
Аримура опускает голову и водит носком ботинка по полу, пропитанному дезинфекцией.
— Я подурнела… стала тебе противна.
— Дура! — сердится он. — Болтаешь всякие глупости.
Вспомнив разговор с женой, Аримура спохватывается — где музыкальная шкатулка? Здесь, в портфеле!
— Папочка, прямо беда! — говорил на следующее утро Соитиро, засовывая руки в кармашки кофты.
Тёща и прислуга помогали Аримуре собираться на работу.
— Что ещё за беда? — спросил он, завязывая галстук.
— Папочка, шкатулка шипит, — сказал Соитиро виноватым голосом.
— Не может быть. Вчера хорошо играла.
— Вчера играла, а сегодня шипит.
Аримура послал прислугу за шкатулкой. В самом деле, в каком-то месте песенка оборвалась — послышалось шипение и треск. Видно, что-то там было плохо смазано.
— Ладно, не беспокойся — я отнесу в починку.
Он ушёл с работы пораньше и отправился в магазин, где накануне купил игрушку. Оказалось, что в ней отсутствовала какая-то важная деталь. На починку нужно было не меньше недели. Аримура согласился. Он взглянул в окно — внизу, насколько хватал глаз, простирались заснеженные улицы и дома, освещённые лучами зимнего солнца.
«И во всех этих домах, похожих на спичечные коробки, живут люди — мужчины, женщины. Они мучаются, страдают», — подумал Аримура. Может быть, такие мысли приходят к нему, потому что он уже не молод? Сорок лет… в этом возрасте начинаешь испытывать какую-то грусть, какую-то боль утраты.
Чей-то голос за спиной сказал:
— Аримура-сан, если не ошибаюсь?
Повеяло запахом духов. Аримура оглянулся и увидел женщину в чёрном кимоно — хозяйку бара, куда водил его вчера директор Касаи.
— Здравствуйте…
— Спасибо за вчерашнее посещение. Вы за покупками?
— Да… что-то в этом роде… — неопределённо ответил Аримура. — А вы?
— Принесла в починку электрическую кашеварку. Почему-то не работает.
«Ночная бабочка» с Гинзы принесла в починку кашеварку. Аримура чуть не расхохотался. Хотя ничего в этом смешного не было. Есть же у них свои дома, куда они возвращаются после работы и где живут серой жизнью, подобно обитателям тех домов, о которых он только что думал, глядя в окно.
Аримуре понравилось, что эта женщина прямо, без обиняков и ложного стыда сказала, зачем пришла.
Из магазина они вышли вместе. На улице Аримура коснулся шляпы: «Ну…»
— До свиданья! — ответила женщина с лёгким поклоном. — Приходите, пожалуйста, к нам в бар.
Пока она не затерялась в толпе, Аримура провожал её глазами. Ему опять почему-то вспомнилось бледное лицо жены, но он всё ещё ощущал аромат, исходивший от этой женщины.
Прошло пять дней. Кончились рождественские праздники, наступил конец года. Жена всё ещё лежала в больнице, и у Аримуры, кроме служебных дел, было много домашних забот, прежде всего покупки к Новому году.
Против воли в тот вечер ноги сами привели его в бар. Видно, он понял внезапно, как долго болеет жена — ему самому приходится делать новогодние покупки и во всех магазинах слушать эту грустную пластинку Джильберта, — и его охватила жалость к самому себе. Предпраздничные улицы были полны народа. Все с покупками — бегут, торопятся. Кое-где в витринах ещё красовались рождественские подарки.
— Какими судьбами! — воскликнула мадам таким тоном, точно хотела сказать: «Зачем вы ходите в бары?» Она помогла ему освободиться от свёртков. На некоторых обёрточная бумага отсырела и полопалась. — Запасаетесь провизией на Новый год?
— Приходится. У меня жена в больнице.
Засветло в баре пустынно. Публика обычно собирается поближе к вечеру, после банкетов — догуливать.
Аримура огляделся по сторонам: без посетителей, без девушек бар походил на макет для павильонных киносъёмок.
Мадам принесла виски, сыр и села рядом с Аримурой. Было похоже, что она не клиента обслуживает, а, как добрая жена, заботливо ухаживает за пришедшим с работы усталым мужем.
— И давно ваша супруга болеет?
— Почти полгода.
— Тогда… — начала было хозяйка и тут же смолкла.
Аримура отпил виски, закусил сыром. Ну вот, дожил до седых волос, а не умеешь обращаться с женщинами, как другие мужчины. Он чувствовал себя мальчишкой, попавшим во «взрослую» компанию.
Помолчали.
— А вы со мной не выпьете? — спросил он наконец.
— Спасибо. Пожалуй, выпью, — она велела бою принести бутылку «энесси». — Выпьем за наше
