ответа насчет Джеза Кейт ему так и не дала.
38
— Что с тобой, Ред?
Огни светофора меняются с зеленого на желтый, а потом на красный, но Сьюзен жмет на акселератор. Она выезжает на перекресток и резко разворачивается ловким касанием к рулевому колесу. Сьюзен сердита. Она так лихачит за рулем, только когда злится.
— Я спросила, что с тобой.
Другая особенность, выдающая ее гнев, — это усиливающийся новозеландский акцент. В нынешнем положении на разумный разговор надеяться не приходится. Она в бешенстве, он пьян. Кончится тем, что они начнут друг на друга орать. Реду это не нужно. Он пытается смягчить ситуацию.
— Устал, вот и все. Очень трудная выдалась неделя.
— Трудная неделя? У тебя? — В ее голосе звучит неприкрытый сарказм. — И ты считаешь, будто усталость дает тебе право явиться на ужин, нажравшись чуть ли не до отключки, и поцапаться там с человеком, которого ты и увидел-то впервые в жизни?
Да уж, в этом вся Сьюзен. То, что он задел какого-то совершенно постороннего человека, ее возмущает, а до того, что родной муж вымотан до крайности, ей нет никакого дела. Однако, судя по всему, надвигается буря, и Ред предпринимает последнюю попытку это предотвратить.
— Сьюзен, прости. Я просто с головой ушел в расследование.
Она сощуривает глаза от ярости.
— С головой, а? Можно подумать, будто у тебя есть голова. Ты заявляешься домой после полуночи и уходишь до завтрака, словом не обмолвившись о том, чем вообще занят. Ты хоть раз позвонил домой, предупредить, что задерживаешься? Хоть раз попробовал выкроить для меня вечерок?
Ред инстинктивно отмечает, что и тут она говорит: «для меня», а не «для нас». Конечно, хрен ты о ком подумаешь, кроме себя, родимой!
— Боже мой, Ред, мы ведь вроде бы женаты.
— Прости, Сьюзен.
— Кстати, когда ты все-таки появляешься дома, толку от этого никакого, потому что мысленно витаешь неведомо где. Слава Богу, наш телефон не обрывают незнакомки, а то бы я решила, что ты завел любовницу.
И тут его прорывает.
— Боже всемогущий, Сьюзен! Ты хочешь услышать, чем я занимаюсь? Ты хочешь узнать, что Серебряный Язык вытворяет с людьми? Ты хочешь прийти в Скотланд-Ярд и посмотреть фотоснимки трупов? Ты этого хочешь? Это самое худшее, самое хреновое дело в моей жизни, а ты, вместо того чтобы посочувствовать, разнылась из-за того, что я, видишь ли, огорчил за ужином какого-то долбаного придурка-счетовода! Да будь у тебя глаза на месте, будь тебе дело до моих проблем, ты бы сама, наверное, сообразила, что мне хреново.
Она тоже срывается на крик, их голоса мечутся по тесному салону машины.
— Ах вот оно что! Значит, это я виновата. Можно подумать, будто ты хоть что-то рассказывал мне об этом деле, хоть раз о нем заговорил. Так нет же, ты отмалчиваешься, а потом обвиняешь меня в слепоте и глухоте. Расскажи что-нибудь, и я тебя послушаю! А если я ни о чем не спрашиваю, то не потому, что мне ни до чего нет дела. Просто я считаю, раз ты молчишь, значит, говорить тебе неохота!
Хотя Реда и распирает от ярости, он пытается совладать с ней и проявить рассудительность.
— Сьюзен, я не прошу тебя быть моим советчиком. Единственное, о чем умоляю: дай мне чуточку свободного пространства, пока все это не закончится.
— Закончится? А когда это закончится?
— Понятия не имею.
— Недели? Месяцы? Годы?
— Я сказал, что не знаю.
— То есть ты хочешь сказать, что намерен и дальше работать сутки напролет, до тех пор пока кого- то там не сцапаешь? Хочешь убедить меня в том, будто во всей столичной полиции нет ни одного толкового парня, который мог бы взять на себя часть твоей ноши. Потому что поймать твоего очередного Потрошителя под силу только суперсыщику вроде тебя!
— Сьюзен, не надо. Не дразни меня. Не высмеивай то, чем я занимаюсь.
— Ред, мы женаты.
— Я знаю.
— Что ж, остается надеяться, что этот тип испытывает признательность к тебе за то, что ты думаешь о нем в тысячу раз больше, чем о своей жене.
Надо же, она взывает к его семейному чувству. Как когда-то Эрик.
— Это не так.
— Это так. Ред, не принимай меня за нечто само собой разумеющееся.
Ему нечего ответить на это, потому что он и вправду воспринимает ее именно так. Да и вообще лучше помолчать — ясно же, что донести до нее свою точку зрения ему сегодня не удастся.
Ред умолкает и смотрит в окно, на проносящиеся уличные огни.
За Шефердз-Буш Сьюзен въезжает на эстакадную дорогу А40, пролегающую над переплетением улиц и насквозь прорезающую тоскливое однообразие мегаполиса. Серые громады жилых домов с освещенными окнами, похожими на ломтики лимона, за которыми убогие людишки проживают свои дерьмовые жизни. Людишки, набившиеся одни поверх других, словно сельди в бочке, и не знающие, что бочка-то пороховая и что вокруг искрит.
Ред пьян, а потому заводит мысленный разговор с Серебряным Языком.
«Живешь ли и ты одной из этих дерьмовых жизней, приятель? Стоишь ли сейчас у окна, глядя на проносящиеся мимо машины? Может, мы, два противника, вглядываемся, сами того не зная, друг в друга сквозь ночь?»
Сьюзен срезает через три полосы движения и сворачивает на дорогу к Паддингтону.
«Ты вообще знаешь, кто я такой, а, Серебряный Язык? Я вот, например, ни хрена про тебя не знаю».
Они молча направляются к дому. Ред проверяет автоответчик, потом щелкает пультом, переключая телевизионные каналы. К тому времени, когда он убеждается, что смотреть нечего, Сьюзен уже в постели и выключила свет.
Ред засыпает почти сразу, едва коснувшись подушки, зато просыпается до рассвета. Сна ни в одном глазу, но вчерашний перепой сказывается чувством гнетущей тревоги и подавленности. Он смотрит на спящую Сьюзен и с похмельной тоской задумывается о том, была ли когда-нибудь трещина между ними так широка, как сейчас.
39
Ред, скованный внутренним напряжением, стоит у главных ворот тюрьмы Хайпойнт.
— Меня зовут Редферн Меткаф, — говорит он во вмонтированный в стену справа от входа микрофон. — Я пришел на свидание с братом.
Раздается жужжащий звук, и в одной из огромных серых створок ворот со щелчком открывается маленькая дверь. Ред входит и оказывается лицом к лицу с двумя служащими тюрьмы.
— Пройдемте с нами, сэр.
Они ведут его через поросшую травой площадку длиной ярдов в тридцать к помещению пропускного
