направлении весьма малы.
— Еще один вопрос, мистер Лоу. Сколько вы платили Барту?
— Сорок пять в час.
— Значит, за год это получалось…
— Примерно двенадцать тысяч.
— Имелся ли у него какой-то дополнительный доход?
— Нет, насколько мне известно. Будь у него рента или еще что, навряд ли бы он стал здесь пахать.
— Стало быть, обеспеченным человеком Барт не был?
— О, я вас умоляю, офицер. Единственный способ стать миллионером, работая дубильщиком, — это выиграть в лотерею. Понимаете, что я имею в виду?
— Конечно, мистер Лоу. — Ред встает. — Спасибо за то, что уделили мне время. Если нам потребуются ваши показания или встреча с кем-то из коллег Барта, мы дадим вам знать.
Эшли Лоу следит за тем, как полицейские спускаются по лестнице, и, лишь когда они, выйдя на освещенный солнцем фабричный двор, надевают темные очки, спохватывается, что не выказал подобающей вроде бы при данных обстоятельствах печали. Не стал распинаться насчет того, каким прекрасным работником и выдающимся гражданином был покойный. Хочется верить, что полисмены не обратили на это внимания. Не то чтобы его не огорчила смерть Барта — теперь ведь придется давать объявление и искать замену, а это денег стоит. Да и работником Барт действительно был толковым. Он свое дело знал, это точно. Одно слово — мастер, а остальные парни в цеху не больше чем подмастерья.
Он слышит, как отъезжает полицейская машина.
Любопытно, что говорил только один полисмен. Второй, здоровенный, толстый детина, как воды в рот набрал. Просто сидел и буравил его глазенками, будто хотел высмотреть, что у него внутри.
46
Демонстрационная доска снова покрыта фотографиями.
— Это переводит Серебряного Языка в совершенно другой разряд, — говорит Лабецкий. — Три предыдущих убийства продемонстрировали лишь то, что он зол и силен. Но это — это потребовало определенных навыков.
Он указывает на фотографии туловища Барта, спереди и сзади.
— Экспертиза еще не завершена, но имеющиеся данные уже позволяют прийти к определенным заключениям. Посмотрите сюда. Посмотрите на эти отметины. Вокруг шеи, плеч и талии. Похоже на пуловер без рукавов или жилетку. Так вот, мне кажется, он начал отсюда.
Лабецкий тыкает пальцем в собственную грудь, прямо в основание шеи, в место между внутренними краями ключиц.
— Потом, надо думать, был сделан вертикальный надрез, вниз и вот досюда.
Он проводит пальцем прямо вниз по груди к талии.
— Все со мной согласны?
Ред, Джез, Кейт и Дункан кивают.
— Потом он, очевидно, произвел надрез вокруг шеи, замкнутый круг. Затем плечи, подмышки с каждой стороны. А дальше — два длинных разреза, вот так.
Он поднимает правую руку и проделывает линию от подмышки к поясу.
— С обоих боков. Потом вокруг талии. Видите?
Они видят. Все слишком отчетливо.
— А потом он снял кожу.
— Прямо взял и снял? — В голосе Кейт звучит недоверие.
— Ну да. Если разрезы сделаны правильно, кожу можно отодрать, как упаковочную ленту. А наш убийца все сделал как надо. Видите ли, кожа на теле не одинаковой толщины. Толще всего она на стопах, где в среднем составляет около восьми миллиметров, а тоньше всего на лице — скажем, два миллиметра. Конечно, он не касался этих частей тела. Кожа на груди чуть толще, чем на лице, но тоньше, чем на спине. Он знал это и действовал исходя из этого.
— Откуда такая уверенность? — спрашивает Джез.
— Дело в том, что в руке Барта Миллера были найдены три отдельных фрагмента кожи. Два кусочка были фактически идентичны, а третий больше и толще, чем эти два. Последний кусок, большой, взят со спины. Два кусочка поменьше — с груди. Серебряный Язык снял кожу от основного надреза вниз по груди до надреза на каждой стороне, под мышкой. Это дало ему два кусочка спереди. А со спины он содрал все разом, одним куском.
— И сколько времени ему на это потребовалось? — снова спрашивает Джез.
— Это зависит от многих вещей.
— Например?
— Отчасти от того, оказывала ли сопротивление жертва, но также от выдержки и умения самого преступника. Но навскидку примерно полчаса. Может быть, меньше.
Ред складывает пальцы домиком.
— А как насчет языка? Язык он отхватил до того, как снял кожу, или после?
— После. Определенно после.
— Почему?
— По трем причинам. Во-первых, крови на содранной коже, найденной в руке Барта, недостаточно, чтобы допустить, будто Серебряный Язык отрезал язык раньше, чем снимал кожу. Если бы он сначала отрезал язык, кровь была бы повсюду. Мы видели это на местах предыдущих убийств. Во-вторых, если бы он сначала вырезал язык, ему либо пришлось бы ждать, пока прекратится кровотечение, — и таким образом увеличить время, проведенное в доме, то есть вероятность быть схваченным, — или он был бы вынужден работать под струей крови. И в-третьих, я думаю, что, прежде чем приступить к свежеванию, он перевернул Барта вверх ногами.
— Вверх ногами? — переспрашивает Ред. — Это еще зачем?
— Серебряный Язык садист. Он получает удовольствие, причиняя боль. Если жертва перевернута, кровяное давление в голове возрастает, препятствуя потере сознания и, следовательно, продлевая страдания. Кроме того, на трусы Барта Миллера крови попало не так уж много. Это согласуется с предположением, что линия снятия кожи находилась не над, а под ними. То есть что убийца перевернул жертву вверх ногами.
— А потом снова вернул его в правильное положение?
— Должно быть. Я, во всяком случае, так думаю. Потому что Барт Миллер умер не от обильной кровопотери.
— Вот как?
— Да. В конечном счете он, разумеется, все равно истек бы кровью до смерти, но не успел, потому что скончался от сердечного приступа, вызванного потрясением. Его тело еще могло выдержать то, что с ним проделывали — некоторое время, — но сознание не смогло.
Лабецкий говорит невозмутимо, словно оглашает счет футбольного матча.
— Я думаю, — заключает он, — что Барт умер от испуга.
47
«Умер от испуга».
Слова Лабецкого дребезжат в голове Реда, когда он обшаривает квартиру Барта Миллера. Снаружи теплый вечер переходит в очередную липкую ночь.
