Тело Томаса Фэрвезера было найдено его сестрой Камиллой Уикс вскоре после восьми утра в то утро. Именно ее сын — племянник Томаса — находился в доме во время кровавой бойни. Тим остался у Томаса на выходные, чтобы Камилла и ее муж, предприниматель, могли съездить вдвоем на выходные в Котсуолдс. Камилла приехала за сыном рано, чтобы забрать Тима до того, как Томас отправится на работу.
Теперь мать и сын находятся внизу, на кухне, и трудно сказать, кто из них в худшем состоянии. С ними констебль.
Лабецкий заходит в спальню, дуя на свои руки.
— Боже милосердный, — говорит он. — Снаружи такая стужа.
Он бросает взгляд на тело Томаса и задает очевидно напрашивающийся вопрос:
— Почему у него отрезана правая кисть?
Ред смотрит на него устало.
— Думаю, что это сюжет с Фомой Неверующим.
Лабецкий смотрит непонимающе.
— Фома никак не хотел поверить в Воскрешение, пока не увидел Иисуса во плоти и — что более важно — пока он не коснулся его, — говорит Ред. — Он поверил лишь после того, как коснулся рук Христа там, где были вбиты гвозди, и раны на боку, нанесенной копьем римского солдата. Думаю, — Ред смотрит на тело, — именно это и произошло прошедшей ночью.
— Он заставил Томаса коснуться его?
— Да. Вероятно, нанес себе рану либо на руке, либо на боку. Вероятнее всего, на боку, поскольку такую рану легче скрыть под одеждой. Порезанную ладонь пришлось бы забинтовать, а зачем лишний раз привлекать к себе внимание.
— Можно надеть поверх бинтов перчатки.
— Но ведь время от времени их все равно придется снимать, верно? Человек, находящийся в перчатках в помещении, привлекает еще большее внимание, чем человек с забинтованными руками. Поэтому я думаю, что он порезал себе бок, а потом заставил Томаса коснуться себя, ведь только тогда апостол Фома мог поверить.
Лабецкий подхватывает ход рассуждений Реда.
— Но таким образом на руках Томаса оказалась кровь Серебряного Языка, а он не может допустить, чтобы мы получили образец. Поэтому отрубает руку Томаса и забирает с собой.
— Именно.
— Однако, — говорит Лабецкий, — если он нанес себе порез, то мог оставить кровь где-то здесь.
Ред указывает на кровавый беспорядок на постели.
— Если вам удастся найти несколько случайных капель крови среди всего этого, то вы, профессор, гений. Но лично я думаю, что он не оставил никаких следов.
— Он должен быть очень везучим малым, чтобы порезаться и нигде не накапать крови.
— Везение здесь ни при чем. Теперь мы это знаем. Во всем, что он делает, исполняя свою миссию, ему удается выходить сухим из воды. Это десятое убийство, и предыдущие девять были безукоризненными.
Ред ерошит руками волосы.
— Я спущусь вниз, посмотрю, как дела у маленького Тима.
— Кого?
— Племянника Томаса. Он был здесь прошлой ночью.
— О Господи. Он что-то видел?
— Это я и собираюсь выяснить. Если в ближайшие десять минут подъедут Кейт или Джез, скажите им, где я.
Он спускается вниз, на кухню, где находится выглядящая неуместно буднично в джинсах и толстом синем свитере Камилла. Она сидит на складном парусиновом стуле, качая Тима на коленях и прижимая к груди его русую головку. Зеленая машинка на воротнике Тимовой пижамы выбивается из-под клетчатого пледа, в который он завернут. Камилла смотрит на Реда глазами, покрасневшими от слез.
— Миссис Уикс. Как вы себя чувствуете? — спрашивает он, сам при этом чувствуя себя идиотом.
Она не отвечает.
Констебль стоит у буфета. Ред обращается к нему:
— Почему бы вам не выпить чашку чая?
— Да, сэр.
Он берет чайник и ставит на плиту. Ред морщится.
— Нет, нет. Я имел в виду, что вы могли бы отлучиться перекусить.
— О, прошу прощения. Я подумал…
— Все в порядке.
Констебль наклоняет голову и торопливо выходит из кухни. Ред ставит стул напротив Камиллы и подается вперед, упершись локтями в колени и сцепив пальцы под подбородком.
Спокойно, чтобы не вспугнуть ее, он задает первый вопрос:
— Какой он был, Томас?
Она всхлипывает.
— Он был хорошим человеком. Много работал. Он никогда не собирался покорить мир, но усердно работал, и люди его любили. Он… он не заслужил этого.
— Никто не заслуживает.
— Я понимаю.
Камилла, словно машинально, слегка поглаживает Тима по голове.
— Как Тим? — говорит Ред.
— Плохо.
— Он видел…
Ред указывает на крышу. Наверх. Спальня Томаса. Тело.
Камилла кивает.
— Тело или убийцу? — говорит Ред.
— Тело видел точно. Я нашла его в комнате Томаса, когда приехала сегодня утром.
— Как вы вошли?
— Я вошла, не дождавшись ответа изнутри. У меня есть свой ключ.
— И вы нашли Тима в комнате Томаса?
— Да.
— Что он делал?
— Стоял там. Смотрел на тело.
— Но вы не знаете, видел ли он убийцу?
— Инспектор, с тех пор как я нашла его, он не промолвил ни слова.
Ред наклоняется еще ближе, но не настолько, чтобы коснуться мальчика.
— Эй, Тим, — тихонько говорит он.
Тим слегка поворачивает голову на груди матери. Один глаз, широко раскрытый и испуганный, смотрит на Реда.
— Все будет хорошо, — говорит Ред и чувствует себя еще большим идиотом, чем раньше.
Глаз Тима продолжает смотреть на Реда, а потом его маленькая головка поворачивается так, что Ред видит, как оба его глаза расширяются, глядя в тревоге и удивлении на что-то за его спиной. Камилла тоже замечает это. Ред слышит, что у нее перехватывает дыхание.
Ред разворачивается.
В дверях стоят два человека. Только что прибывший Джез, в застегнутой до ворота на молнию флисовой куртке, и Лабецкий, на кого, собственно, все и смотрят.
Лабецкий весь в крови. Весь. Его белая рубашка заляпана темно-красным и местами прилипает к груди, где влага просочилась до кожи. Кровь на левой стороне его лица и руках. Он выглядит как работник скотобойни.
— Какого… — говорит Ред.
