Живущий

Блестящий песок хрустит под ногами. В отличие от многих я люблю прогулочные маршруты: пешая ходьба в первом слое помогает поддерживать себя в форме. По крайней мере, я не вешу восемьдесят кг, как большинство женщин, которые приходят на фестиваль потрясти своими рыхлыми телесами…

Он идет за мной от самого фестивального комплекса. На площади Золотого Сечения пусто — кроме нас и этого идиотского кулака, здесь больше никого нет… Не люблю конкретное искусство. клео: зачем тебе понадобилась личная встреча? эф: чтобы задать личный вопрос клео: личный вопрос можно задать и в глубоком слое эф: в глубоком слое я не буду видеть твое лицо клео: а зачем тебе?!

Он отвечает вслух, с выключенным «болтуном», — его голос, не искаженный устройством, кажется неприлично живым:

— Чтобы понять, насколько искренним будет ответ. клео: бред! при чем тут лицо??

Он молчит. По его лицу уж точно ничего не понять. Как же я завидую его маске.

клео: ну, что за вопрос?

— Тебе известен состав инъекции? Той, что использовалась в эксперименте с направленным лучом Лео-Лота?

— Это допрос?

— Нет. Ты же видишь. Устройство для ведения бесед выключено.

— Тогда изоп. Почему ты считаешь, что я отвечу?

— Потому что у меня в памяти хранится парочка документов. И если я перешлю их руководству, ты пойдешь под следствие.

клео: могу я ознакомиться с документами, прежде чем отвечать? эф: конечно

— Только вопрос я теперь поставлю иначе, — добавляет он вслух. клео:???

— Состав инъекции?

клео: я не сказала, что знаю эф: а зачем говорить

Он приближает свое зеркальное лицо к моему, чтобы я видела свое отражение.

— У тебя выразительная мимика, Клео.

Он отворачивается и идет через площадь, шурша золотистым песком.

Привет, клео!

у вас появилось одно новое сообщение от друга открыть сообщение сейчас?

да нет

от кого: эф

кому: клео

тема: без темы

текст: без текста

прикрепленные файлы: Kleo.doc; Juk.doc

Не оборачиваясь, он машет мне рукой.

эф: извини если что

Эф

— Мне холодно, — говорит Эф. — Не стоит мне больше спать на снегу.

Он плохо выглядит. Хуже, чем два дня назад. Тогда мне даже показалось, что отек начал потихоньку спадать, но, наверное, я просто не разглядел при плохом освещении — у меня были только восковые вонючие свечи, раздобытые в «Мегаполисе». Теперь, когда я наконец приладил к решеткам рождественскую гирлянду с крошечными чудо-солнышками и клетка захлебнулась золотистым сиянием, смотреть на него просто страшно.

Правый глаз заплыл почти полностью, левый кровавой щелкой мерцает в складке синюшных век, как моллюск в приоткрывшихся от жары створках раковины. Его волосы слиплись от пота, крови и гноя в смешной хохолок, губы высохли и растрескались. Он не ел и совсем не пил витакомплекс, который я ему оставлял: белая бутылочка и пакетик с сухой едой остались нетронутыми. Гематома расползлась по лицу неровным пятном — точно сок от раздавленных внутри черных ягод, просочившийся через кожу. Сама рана — вверху лба, ровно по центру — выглядит не так уж и плохо и как будто бы заживает… Но от нее идет плохой запах. Запах гнилого сыра.

— Обработаем рану, — говорю я, раскрывая аптечку.

— Не надо. Просто приложи к ней немного снега.

— Сейчас лето, Эф.

Он слабо усмехается сухими губами:

— Кого ты пытаешься обмануть, Цербер? Тут все в снегу. Ты сам стоишь по колено в сугробе.

В первые пару дней он скулил от боли и часто терял сознание, но в остальное время мыслил более- менее ясно. Теперь он бредит почти постоянно. Он принимает меня за Цербера. В редкие моменты просветления интересуется, кто я и где мы, но не может сосредоточиться на ответе.

— Запрос в СТП, проверьте подключение к социо… Я не вижу друзей из списка…

Я вкалываю ему жаропонижающее. Вливаю ему в рот несколько густых глотков витакомплекса. Обрабатываю его рану и меняю повязку. Эф не сопротивляется и даже не стонет, как будто ему больше не больно.

— Холодно, — повторяет он.

Я накрываю его еще одним пледом. Плюс двадцать пять снаружи — а тут, в клетке, наверное, и все тридцать, — но Эф действительно трясется от холода.

— Неужели он бросил нас замерзать? — в его голосе отчаяние и обида.

— Кто «он»? — Мне становится любопытно.

— Живущий, кто же еще. Ведь это он прислал нас сюда искать антивирус… Отсутствует подключение к социо… Но он прав. Теперь мы заражены и представляем угрозу. Нам лучше не возвращаться до паузы… Не вижу друзей из списка… Кристаллическая структура снежинки — источник инфекции. Не удивительно, что антивируса до сих пор нет. Такая гармония, что любой снеговик может стать предателем…

Полагаю, дело не только в ране и лихорадке. Он сходит с ума, потому что у него нет подключения. Он как термит-воин, которого пересадили в отдельный контейнер.

Лицо Эфа покрывается бисерной пленкой пота. Бисерины медленно набухают… Я трогаю его лоб ладонью — уже не такой горячий, укол начинает действовать — и смотрю на свою мокрую руку. Кожа на его лбу такая багровая, что даже странно, как из нее может сочиться что— то прозрачное.

— Где я? — спрашивает меня Эф.

Я отвечаю:

— На территории старого зоопарка. Сидишь в клетке, в которой когда-то жила пара орангутанов.

Это чистая правда. Так написано на табличке.

— Кто ты? — спрашивает меня Эф.

Я отвечаю:

— Друг.

Это вранье.