— Я не вижу список друзей, — растерянно говорит он. — Куда делся список моих друзей? Я не помню их имена… ты сказал, что здесь кто— то жил?…
— Орангутаны.
— Я не помню, кто такие орангутаны…
— Древесные человекообразные обезьяны. — Я бойко открываю ви— кипедию во втором слое. — Обитали вплоть до начала нашей эры в дождевых лесах древних островов Борнео и Суматра, на территории нынешнего региона АЗ-б. Большая часть популяции истреблена во времена Великого Сокращения, остальные вымерли в результате миграции в регионы с неподходящим климатом…
Он слушает меня так прилежно, приоткрыв рот, что мне становится стыдно. Не стоило над ним издеваться.
— А мой богомол?…
— Я кормлю твоего богомола.
— Ты Цербер, да? У меня что-то с памятью, — говорит он. — Отсутствует доступ. Я не могу залезть к себе в память.
В который раз за те дни, что я держу его здесь, у меня возникает почти непреодолимое желание вернуть ему то, что я у него отобрал и что мне не особенно нужно. Его друзей, его сериалы, его удовольствия, его игры, его рассылки. Волшебный сундучок с его памятью и рассудком. Но поздно. Слишком далеко все зашло.
Слишком далеко я зашел…
— Я все понял. — Эф смотрит мне прямо в глаза своим мутным кровавым глазом. — Добей меня.
Его голос звучит спокойно, почти обыденно, а лицо впервые за много дней совершенно осмысленное.
— Просто добей. Еще один удар в голову.
Весь этот шум. Все эти вспышки, пузыри, голоса, окошки, ячейки. Бесконечная вечеринка внутри моей головы. Толпа благонамеренных незнакомцев, они отвечают и спрашивают, говорят и показывают, перебивают и клянчат, они зовут на прогулку, навязываются в друзья, разглядывают мои сны и мурашки, они со мной неотлучно… Яппп, как же они меня утомили! А вот напротив меня сидит человек, который без них нежизнеспособен…. Опасность? Чем может быть опасен для меня этот оскопленный калека — даже если у него на мгновение прояснилось в мозгах?.. Так что — нет, моя пилоэрекция не от страха. Расскажи-ка мне, автодоктор, а не бывает ли пилоэрекции от стыда? От раскаяния? От чувства вины и отвращения к себе самому?
автодоктор: в крайне редких случаях
Ну, тогда, перед тобой редкий случай. Крайне редкий. Я бы даже сказал — единичный.
Эф смотрит исподлобья, странно наклонив голову, точно собирается кинуться на меня и боднуть.
— Я ведь ранен, — с непонятной радостью констатирует он.
До меня вдруг доходит, что значит этот его сосредоточенный взгляд: он вовсе не смотрит на меня, он разглядывает свое отражение в моем зеркальном лице. Свой синяк, свой заплывший глаз и повязку на голове…
Он ощупывает свою рану через повязку, нажимает на нее двумя пальцами несколько раз, как-то слишком уж грубо и резко, и каждый раз изумленно охает, точно его удивляет, что это может быть больно.
— …Я ранен прямо в
Я смотрю в его недоступный слезящийся глаз, долго смотрю, пытаясь понять, почему в его голосе снова звучит это странное ликование, но его глаз не выражает ничего, кроме терпеливого ожидания ответа, и я отвечаю:
— Да, Эф. Это я тебя так.
И что теперь? Он спросит, за что, он пообещает, что меня внесут в Черный список, он придет в ярость, он попытается изувечить меня в ответ, он будет требовать подключения, врача и подробностей. А я скажу, что он сам виноват, скажу, что мне жаль, что мне очень жаль, но мне не оставили выбора, скажу «извини», а потом, наверное, сделаю то, что он просит. Добью его. Еще один удар в голову. Ну, может, два или три. Не вечно же его здесь держать.
Вместо этого он говорит:
— Ну ты крут. Да ты просто мастер!
Он говорит:
— Эта новая игра — это же просто снос башни! «Бандитский первый слой», да? Так она называется? Реальный смертинетник!
Он говорит:
— Нужно срочно отправить благодарность в Сообщество Геймрайте— ров. Молодцы ребята! Я даже не сразу понял, что сижу в пятом слое… Полная иллюзия первого! И визуально, и по болевым ощущениям, и… Цербер, ты заценил? Сенсорная симуляция круче, чем в люксурии, да? И особенно эта фишка с разбитым социо-слотом, — он снова тычет себя пальцами прямо в рану, морщится от боли и восторга. — Квин, я был просто уверен, что реально отключился от
Он смущенно озирается. Облизывает пересохшие губы. Таращится на меня глазом-моллюском, доверчиво, в ожидании подсказки.
Кто я такой, чтобы отнимать у него последнее утешение? Объяснять термиту, что теперь он сидит в отдельном контейнере? Термит хочет верить, что по-прежнему строит вместе со всеми термитник. Так что я подсказываю:
— Ты говорил, что тебе нравится эта игра. «Бандитский первый слой». Все очень правдоподобно.
— Да, точно! — Он снова счастлив. — Игра. Ну, я, короче, сдаюсь. Один ноль в твою пользу. Никак не разберусь, где тут эскейп… Так хитро все сделано… Давай-ка добей меня. Кажется, отсюда иначе вообще не выйти.
— Ты прав, — говорю. — Иначе не выйти.
Все хитро сделано.
Зеро
В первый раз это был Лисенок. За год до пожара. Он подошел ко мне на Доступной Террасе и долго, влажно смотрел своими глазами цвета гнилой картошки. Пока я не понял, что он пытается говорить со мной во втором слое, и не отшил его:
— Не получится. Я совершенно асоциален.
Я отвернулся от него и пошел вдоль рядов питомцев, но Лисенок зачем-то поплелся следом. Я несколько раз менял направление, но он пря— мо-таки увивался за мной, будто муха за помойным ведром, так что я снова повернулся к нему:
