— Верно, — подтвердил Никольский и посмотрел на Бирюкова.
— Ладно, пойдете втроем, — решительно сказал Бирюков. — Никольский — старший. Собирайтесь.
Никольский подошел к своей койке, надел штаны, лежавшие на табуретке возле нее, и прямо на голое тело бронежилет.
— И каску, Никольский, — строго сказал Бирюков.
Никольский поморщился и надел каску.
Карцев и ефрейтор тоже надели бронежилеты, каски. Все трое взяли автоматы, по три магазина к ним, по четыре гранаты.
— Ну, вперед на врага, — Бирюков посмотрел на часы. — До конца обстрела осталось час двадцать. Успеха вам!
Никольский, за ним ефрейтор и последним Карцев вышли из блиндажа. В двери Никольский обернулся:
— Пригнуться и бегом за мной.
Пробежав мимо бетонного квадрата вертолетной площадки, они спустились на южный склон и выпрямились в полный рост. Здесь корректировщик уже не мог их заметить. Никольский снял каску и ловко приторочил ее к ремню. Поравнявшись с окопом, он поднял руку и весело сказал сидевшему в окопе пулеметчику:
— Прощай, родина!
— На охоту, что ли? — сплюнув, спросил пулеметчик.
— Да нет, просто прогуляться, подышать свежим воздухом. Засиделись мы в блиндаже, — серьезным голосом ответил Никольский.
Они спустились в ложбину, редко заросшую кривым кустарником и какой-то жесткой на вид травой. Спускаться оказалось не так легко, как ожидалось Карцеву — постоянно приходилось притормаживать.
Не дойдя до дна ложбины, Никольский повернул вправо, в колючие заросли выше колена.
— Внизу заминировано, — обернувшись, объяснил он Карцеву. И добавил, обращаясь к ефрейтору: — Степа, будь осторожен. Если ты загнешься, Красная Армия будет уже не та. Где она возьмет второго такого образцово-показательного ефрейтора?
Тот недовольно засопел.
— Брось, Степа, не обижайся и не переживай, — Никольский рассмеялся. — Получишь ты в конце концов свою медаль. Вернешься домой — все саратовские девки по тебе сохнуть будут!
— Вовсе я не из-за медали пошел! — обиженно-зло буркнул ефрейтор.
Никольский снова рассмеялся. Хотя он и нравился Карцеву, было как-то неловко слушать насмешки над очевидно простоватым ефрейтором. Но и вмешиваться не хотелось — Карцев все-таки по-прежнему чувствовал себя посторонним.
— Я вот ясно почему иду, — опять заговорил Никольский. — Просто мне интересны всякие такие дела. А медаль мне все равно не светит.
Никольский приостановился, внимательно осмотрел окрестности впереди и с флангов, потом обернулся — не отстают ли остальные, и продолжил:
— Да и не стоит медаль твоей, Степа, или чьей-нибудь еще жизни.
На этот раз рассмеялся ефрейтор. Он смеялся долго, взвизгивая и мотая головой.
— Лев Толстой какой нашелся! — проговорил он сквозь смех. — А у скольких ты сам жизни отнял, а?
Никольский молча перескакивал с камня на камень. Карцеву очень хотелось услышать ответ, он даже почти обогнал ефрейтора, но Никольский лишь неутомимо двигался вперед.
— У шестерых, — через несколько минут наконец ответил он. — У шестерых, как минимум. Но я считаю, меня оправдывает то, что мы были примерно в равных условиях — они все тоже могли меня убить.
Карцев начал уставать. Теперь он с трудом поспевал за ефрейтором, все чаше спотыкаясь. К тому же здорово мешала каска — все время норовила куда-нибудь съехать, пот из-под нее заливал глаза. Ремень автомата все сильнее давил на плечо, гранаты и магазины тоже стали казаться значительно тяжелее, чем в начале пути. Обернувшись в очередной раз, Никольский, по виду как будто ни капли не уставший, наверное, понял состояние Карцева, остановился и объявил перекур.
— Осталось совсем немного — минут десять хода, товарищ лейтенант, — успокаивающе сказал он, закуривая.
Карцев тоже закурил и после второй затяжки пожалел об этом — пересохшее горло неприятно продрало дымом.
— Вы какой институт закончили, товарищ лейтенант? — спросил Никольский.
— А откуда ты знаешь, что я не кадровый? — поинтересовался Карцев, назвав свой институт.
— Вас, двухгодичников, за версту различить можно по виду и даже по лицу, — усмехнулся Никольский.
Карцев, изредка, почти без удовольствия затягиваясь сигаретой, но почему-то не решаясь бросить ее, заметил в бронежилете Никольского, прямо напротив сердца, маленькую дырочку.
— Снайпер уложил предыдущего хозяина этой жилетки, — объяснил Никольский. — Английская винтовка «Бур» образца 1892 года, прицельная дальность — два километра.
— Значит, бронежилет не спасает. — разочарованно протянул Карцев.
— Смотря от чего, — спокойно ответил Никольский. — Говорят, из «Бура» на расстоянии двух километров можно насквозь пробить БТР.[1]
Карцеву стало очень неприятно, как будто в него уже целились этим самым «Буром». Он непроизвольно осмотрелся вокруг. Однако Никольский и ефрейтор невозмутимо сидели на камешках, и это несколько успокоило Карцева.
— Послушай… — не совсем уверенно обратился он к Никольскому. — Как тебя зовут?
— Вы же знаете — Никольским, — удивленно ответил тот.
— А по имени?
— По имени?! — еще больше удивился Никольский. — Я уже стал забывать, что оно у меня есть. Все Никольский да Никольский… Да у нас почему-то всех почти зовут по фамилиям.
— Но его ведь ты зовешь по имени, — Карцев кивнул на ефрейтора.
— Мое имя — Михаил, — обиженно отозвался ефрейтор. — А фамилия — Степанов.
— Просто укоротили, — улыбнулся Никольский. — Так тебе больше подходит — ты здоровый, простой и правильный, как дядя Степа. Даже Отец пару раз его так назвал!
— Отец? — удивленно переспросил Карцев.
— Это мы так Бирюкова зовем между собой. Он ведь нас кормит и лупит, если еть за что. В переносном смысле, конечно, — объяснил Никольским. Не подумайте, что занимается рукоприкладством.
Никольским встал, затоптал окурок, махнул несколько раз руками, взял автомат.
— Пойдем, что ли? — спросил в пространство.
— Последний вопрос, — торопливо сказал Карцев, поднимаясь. — Если не секрет, почему тебе медаль не светит?
Никольский задумчиво посмотрел на Карцева.
— У меня репутация подмочена. Имею несколько взысканий от самого командира полка. К тому же прибыл я сюда из учебки сержантом, но дослужился до рядового.
— Разжаловали? За что? — поинтересовался Карцев.
— За неправильный переход улицы.
— Понятно, — кивнул Карцев.
— Да нет, я не скрываю. За употребление спиртных напитков.
Никольский повернулся и быстро зашагал вперед. За ним, как и раньше, ефрейтор, последним —
