Карцев. Чем дальше, тем больше Карцеву становилось не по себе. Никольский, да и ефрейтор тоже, вели себя так, будто четко знали, что им предстоит делать. Для Карцева же впереди была только неизвестность.
Через несколько минут Никольский дошел до каменного уступа на склоне ложбины и поднял левую руку. Ефрейтор остановился. Карцев тоже. Никольский быстро и бесшумно, как кошка, вскарабкался почти до верха уступа, на миг приподнялся, бросил взгляд вперед и, спустившись чуть ниже, призывно махнул рукой Карцеву. Карцев, страшно волнуясь, чрезмерно аккуратно добрался до Никольского.
— Смотрите, как удачно, — вполголоса сказал Никольский. — Как будто специально на этой плеши куст прилепился, чтобы вы за ним спрятались. Бандюгу видите?
Карцев осторожно выглянул из-за куста. Впереди, почти на самом верху противоположного склона, четко вырисовывалась человеческая фигура.
— Снимите его, как только мы со Степой начнем пальбу по батарее, минут через пять. Автомат поставьте на одиночный огонь, цельтесь в голову. Постарайтесь шлепнуть с первого выстрела, а то потом с ним хлопот не оберешься. Когда убедитесь, что он не опасен, подходите к нам, только осторожно. Вопросы есть?
— Поправку делать на разреженность воздуха? — спросил Карцев шепотом.
— Не надо. Поправка нужна при дальности свыше четырехсот метров, — Никольский ободряюще улыбнулся. — Ну, мы пойдем. Желаю успеха!
— И вам тоже! — торопливо ответил Карцев внезапно осипшим голосом.
Никольский исчез. Карцеву вдруг резко захотелось курить. Он глянул на свою цель и почувствовал в себе злобу на эту безликую фигуру, от которой он должен был сейчас прятаться. Пристроив на камнях автомат, Карцев стал ждать, чувствуя, как с каждой томительно-длинной минутой руки, лицо и тело все больше покрываются потом. «Скорее бы», — нервно металась в нем мысль.
Неожиданно громко раздались два взрыва. Карцев дернул автомат, едва не выпалив в белый свет, торопливо прицелился и выстрелил. Он чуть не закричал от переполнившей его радости, увидев, как фигура, всплеснув руками, грохнулась на землю, нелепо задрав ноги. «Попал, попал!» — лихорадочно шептал Карцев, сам того не замечая. Лицо его расплылось в широченной улыбке.
Раздались еще два разрыва гранат, сразу же после них загрохотали автоматные очереди, многократно усиленные эхом. Сквозь короткую паузу прорвался дикий надрывный крик, опять грохнули два взрыва, крик потонул в новых очередях.
Карцев встрепенулся, собравшись бежать к месту боя, но, глянув на поверженную цель, выстрелил по ней еще раз и на этот раз промахнулся — пуля срезала ветку с куста рядом с упавшим. Прицелившись еще тщательнее, Карцев перечеркнул лежавшего очередью и побежал вниз.
Пробежав по ложбине, он увидел впереди уходящую вверх гряду валунов и застывшие среди них спины Никольского и ефрейтора. Они уж не стреляли. Не добежав полусотни метров, Карцев почувствовал, что задыхается, и перешел на шаг. Никольский обернулся и приветливо улыбнулся Карцеву.
— Ну как? — спросил он, когда Карцев приблизился.
— Нормально! — ответил Карцев и не без самодовольства добавил: — Наповал!
— Это хорошо, — одобрительно сказал Никольский. — Мы тоже вроде всех положили, кроме осликов.
— Каких осликов? — удивился Карцев.
— А на которых они сюда минометы доставили, — объяснил Никольский и глубоко вздохнул. — Надо пойти глянуть…
Ефрейтор тревожно посмотрел на него, но ничего не сказал. Никольский еще раз глубоко вздохнул и резко встал. Постояв пару секунд, он сплюнул и зашагал вперед, настороженно выставив автомат.
Карцев приподнялся над валунами и с любопытством оглядел место отгремевшего только что боя. Рядом с двумя минометами и пулеметом вповалку лежали разноцветно одетые тела, в стороне испуганно сбились в кучу привязанные к деревьям ишаки. Возле них валялся, задрав к небу седую бороду, старик в белой чалме.
Никольский подошел к ближнему миномету, потрогал ногой одного из лежавших, присел на корточки и что-то рассматривал.
Ефрейтор, неразборчиво пробормотав, медленно поднялся и направился ко второму миномету. Карцев тоже стал подниматься, как вдруг по ушам резко ударил выстрел. Ефрейтор, уронив автомат, медленно оседал на землю, одной рукой хватаясь за воздух, а другой схватившись за шею. Карцев завороженно смотрел на него, и только очередь из автомата Никольского привела его в чувство. Он бросился к ефрейтору. Никольский, добивший стрелявшего, тоже подбежал к нему.
— Эх, Степа!. Михаил, — сказал Никольский, осмотрев ефрейтора. — Напоролся все-таки… А вы, товарищ лейтенант, в следующий раз тут же палите туда, откуда стреляли. Иначе вернетесь домой раньше времени и, не дай Бог, в ящике.
Карцеву стало не по себе. Никак не укладывалось в голове, что ефрейтор больше не существует, что он теперь просто неподвижное тело, как и те — чужие, валяющиеся возле минометов.
— Ничего нельзя сделать? — робко спросил Карцев, надеясь непонятно на что.
— Сделать? Что мы можем сделать? — раздраженно переспросил Никольский. — Это не кино, а война! Все, что мы теперь можем для него сделать, — погрузить на ослика и отвезти на заставу.
Карцев опять проснулся до подъема. Каждое утро прошедшей недели — одно и то же. Все тело и лицо — в холодно-липком поту. Бешено колотится сердце.
Седьмую ночь ему снилась та вылазка против минометной батареи. Только окончания боя каждый раз различались, сходные в одном — Карцева убивали. Сегодня его убили как ефрейтора Степанова, пулей в горло. А вчера он получил очередь в живот.
«Сколько же это будет продолжаться?» — с тоской прошептал Карцев, не в силах сдержаться. Снова целый день будет отвратительнейшее настроение. Но самое тяжелое время — до подъема. Даже если сейчас встать, одеться, умыться, закурить — легче не станет. Вынужденное одиночество хуже всего, особенно когда ни руки, ни голова ничем не заняты.
Карцев решил не вставать и в который раз попытался разобраться в своем состоянии. Если бы опять понадобились добровольцы на какое-то дело со стрельбой, он пошел бы. Значит, причина не в страхе. Но отчего же тогда просыпается он в холодном поту каждую ночь?
Бесплодные размышления хоть как-то помогли Карцеву скоротать время до долгожданного подъема.
На завтрак Карцев, как обычно, взял только чай и кусок хлеба. Есть с утра совершенно не хотелось, как, впрочем, и в обед. Только к ужину прорезался некоторый аппетит.
— Как можно тщательнее изучи систему нашей обороны, — сказал Карцеву старший лейтенант Бирюков. — Ты должен отлично знать местность, расположение минных полей, сектора обстрела и ориентиры для всех пулеметных гнезд и стрелковых ячеек. И еще ты обязательно, — Бирюков выделил последнее слово, — обязательно должен знать всех бойцов. Тебе недолго осталось быть за штатом, скоро заменишь меня.
Карцев нисколько не обрадовался такой перспективе, поэтому даже не поинтересовался, куда же, собственно, денется Бирюков. Командовать Карцеву еще никогда никем не приходилось, разве что самим собой, да и то в другой, такой далекой теперь мирной жизни. А больше всего подавляло то, что многие из солдат были гораздо опытнее в здешней жизни.
Карцев направился к пулеметной позиции номер три, на южном склоне. Там дежурил Алиев, маленький подвижный азербайджанец.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — точно по уставу приветствовал он Карцева. Карцев уже знал, что Алиев — единственный солдат на заставе, обращающийся даже к сержантам не иначе как «товарищ сержант».
— Здравствуй, здравствуй, — ответил Карцев, спрыгнув в окоп. По уставу военнослужащие должны обращаться на «вы», но Карцев не мог себя заставить делать это по отношению к в общем-то молодым парнишкам, а с Бирюковым разговаривал, не употребляя ни «ты», ни «вы».
Изучая сектор обстрела, Карцев дотошно расспрашивал Алиева. Тот отвечал подробно и довольно
