Никольский дал по ним длинную очередь. Большинство коротышек спряталось обратно в лощинке, трое не успели.
— Они что, из какого-то низкорослого племени? — удивленно спросил Карцев.
Никольский досадливо сморщился.
— Это дети.
— Какие дети? — еще больше удивился Карцев.
— Мальчишки. Пацаны. Лет двенадцать-пятнадцать, — медленно проговорил Никольский, злобно оскалившись. — Сегодня, товарищ лейтенант, оказывая братскую помощь, я убил уже не меньше шестерых детей. Как вы считаете, те, кто вскормил и воспитал меня, будут гордиться мной?
Карцев тупо уставился в одну из фигурок, медленно отползавшую к лощинке.
— Так как вы считаете? — хрипло спросил Никольский.
— Прекрати! — заорал Карцев. — Скажи лучше, где Митин? — Левее, в первом окопе, — пробормотал Никольский, отвернувшись. Перебравшись к Митину, Карцев молча выслушал краткий и четкий доклад младшего сержанта, уяснив главное — мальчишки брошены в этом направлении только для отвлечения, серьезной опасности они не представляют. В отличие от Никольского, возраст нападавших не вызывал у Митина ни каких отрицательных эмоций. Скорее наоборот — младший сержант был весьма доволен, что сражаться с таким противником не составляло особого труда. Митин выглядел бодрым и даже, можно сказать, веселым. По странной привычке он постоянно приглаживал свою рыжую шевелюру.
— Почему без каски? — строго спросил его Карцев.
— А! Потно в ней! — Митин усмехнулся. — Товарищ лейтенант, а разв вас на военной кафедре не обучали офицерскому языку?
Карцев озадаченно-настороженно глянул на Митина.
— Вы разве не знаете, что офицеры говорят на своем, особом, языке — улыбаясь, спросил Митин. — Например, каска по-ихнему — «шлём», кобура — «кабур», оружейная — «ружейная комната». Ружья, стало быть там хранятся. Но больше всего из их языка мне нравится слово «арестование», что в переводе на русский значит «арест»!
Карцев пожал плечами.
— Не знаю. — недовольно протянул он. — Я слышал, как Бирюков говорил «каска», а вовсе не «шлём».
— Да это Никольский его переучил! — радостно засмеялся Митин. — Каждый раз, когда Бирюков говорил «шлём», Никольский с глупым видом хлопал глазами и спрашивал, что это такое!
Смех Митина заглушила пулеметная очередь. Маленькие враги опять попытались пойти в атаку, и опять Никольский не дал им этого сделать Да и Митин с прежней веселой улыбкой выпустил по ним длинную очередь из автомата. Карцеву стало неприятно, даже мерзко от этой неуместной, на его взгляд, улыбки. Приказав внимательнее приглядывать за флангами, он поспешно покинул митинский окоп.
Обстрел эрэсами вновь прекратился, только мины не слишком часто продолжали звучно шлепаться по периметру обороны. Пробираясь к блиндажу, Карцев совершенно не обращал внимания на взрывы, забыв также и об угрозе снайперов. Мысли метались вокруг одного: как надо было ответить Никольскому. Сказать, что, несмотря на их возраст, мальчишки все равно наши враги? Что мы дали присягу и должны убивать всех, кто против нас? А впрочем, что говорить, ведь Никольский и так уже убивал их, по крайней мере чтобы самому не стать убитым.
Когда Карцев добрался до блиндажа, на юго-западный сектор обрушились эрэсы. Чуть погодя там загрохотали автоматы, длинно застучал пулемет. Карцев с тревогой прислушался — пожалуй, надо послать Куликову патроны. Прежде чем спуститься в блиндаж, он глянул в сторону солнца. Оно висело над западным гребнем, не низко, но и не высоко, и обжигающе слепило глаза. «Плохо нам придется, если они опять полезут оттуда, — озабоченно подумал Карцев. — А ведь наверняка так и будет».
Войдя в блиндаж, он сразу же приказал двум солдатам доставить патроны отделению Куликова, а Романову с еще одним солдатом перетащить пулемет из восточного сектора в западный. Вскоре после их ухода эрэсы стали рваться по всей площади заставы, усилилась и стрельба.
Карцев расхаживал по блиндажу, морщась, как от боли, при звуках взрывов. Внезапно остановившись, уперся взглядом в Ямборского.
— Вас прислали для усиления?
Прапорщик замедленно кивнул.
— Тогда берите ящик гранат и бегом в западный сектор! Где запад, сообразите?
Прапорщик часто закивал, схватил двадцатикилограммовый ящик и быстро покинул блиндаж.
Задребезжал телефон заставив вздрогнуть взвинченного Карцева. Куликов, давясь сообщил, что у него убиты еще двое и двоих тяжело ранило, что нужны гранаты.
— Людей больше нет-с отчаяньем сказал ему Карцев.
— Пулемет быстро греется. Приходится часто менять стволы! — торопливо кричал Куликов Что же делать? Без гранат — хана, если пошлю кого-то за ними, тоже хана.
— Держись! Все будет в порядке, притащу я тебе гранат!
Карцев суетливо вытащил из оружейки ящик, повесил автомат за спину, поправил каску.
— Будешь на связи! — сказал он Хакимову, баюкавшему руку, и неуклюже, сгибаясь от тяжести ящика, вышел из блиндажа.
Эрэсы и мины рвались теперь только на линии окопов, стрельба и какие-то крики доносились лишь с запада и севера. Карцев, удивленный и встревоженный тишиной (если не считать взрывов) на юге, быстро засеменил туда, проклиная гранатный ящик за не удобность…
Ввалившись в окоп, он сердито глянул на Куликова.
— Ну? Чего ты волну поднял? У тебя же тут совсем тихо!
— Отбились… — как будто виновато пробормотал Куликов.
— Ладно! — Карцев добродушно похлопал его по плечу. — Гранатами и твоих орлов обеспечил, сейчас покурю быстренько и подамся на запад. Там пожарче…
Он присел на дне окопа, достал сигарету и попытался закурить. Это удалось ему не сразу — три спички сломались в его пальцах. Потом он почувствовал, что сидеть как-то неудобно. Оказалось, из-за автомата за спиной. Сняв его, Карцев поерзал, устраиваясь получше, и закрыл глаза.
Сначала он пребывал почти в блаженстве, в приятном отрешении. Но это продолжалось недолго. Он вдруг снова словно увидел бледно-серое лицо Алиева с черно-багровой дырой между широко раскрытых глаз. Карцев замотал головой и быстро поднял веки, прогоняя тягостное видение. Но стоило опять прикрыть глаза — возник облик распростертого на земле тела Савченко.
Карцев вздохнул и обвел окоп злым взглядом, сообразив, что ни в коем случае нельзя оставаться наедине с такими мрачными воспоминаниями, нужно быть занятым хоть каким-то делом. Он прислушался. С северо-запада по-прежнему доносились треск стрельбы и буханье взрывов. Еще раз вздохнув, Карцев собрался идти туда, но его планы порушил внезапно заработавший пулемет — противник начал очередную атаку и здесь.
Карцев пристроил автомат на бруствере, выбрал цель и открыл огонь. Он стрелял расчетливо и хладнокровно, не обращая внимания на выстрелы, на противный визг и близкие разрывы эрэсов. Увидев, как один из нападавших неловко рухнул, похоже, сраженный именно им, Карцев радостно рассмеялся.
Расстреляв сдвоенный магазин, он поспешно заменил его новым и с прежним азартом стал искать цель. Но целей больше не было — на виду валялись лишь трупы. Только сейчас Карцев услышал тишину.
— Как мы их… Запросто… — довольно проговорил он.
Куликов неразборчиво пробурчал, звучно сплюнул и внятно произнес:
— Они теперь значительно ближе, — помолчав, он мрачно добавил: — И Птицын замолчал.
Приподнятое настроение Карцева улетучилось. Он глянул в сторону солнца, потом на часы, прошло уже шесть часов с начала первого обстрела. А солдаты с утра не ели, — отметил Карцев. — И неизвестно, многим ли удастся еще поесть… Когда же прилетят вертолеты? А вдруг не прилетят?! — со страхом подумал он и сразу же постарался забыть про эту мысль.
Снова завизжали эрэсы. Куликов с усталым кряхтеньем поднялся со дна окопа и взялся за пулемет, готовясь к стрельбе.
