Шестьдесят второй и Лексингтон», нарочно указав место за несколько кварталов до дома — на тот случай, если его потом привлекут в качестве свидетеля.
Я надеялся, что таксист окажется неразговорчивым, но мне, к несчастью, не повезло — попался любитель поговорить. Он самозабвенно принялся болтать о политике, бейсболе, сексе и кино. И хотя я никак не реагировал, он не понял намека и без умолку продолжал нести всякую белиберду, пока не подрулил к углу Шестьдесят второй и Лексингтон, где и высадил меня.
Выйдя из такси, я нырнул в подъезд дома на Восточной Шестьдесят второй, снял темные очки и парик и спрятал их в портфель вместе с остальными уликами. Ровно в половине одиннадцатого я быстрым шагом подошел к своему дому. Уверенность, что все обойдется и полиция меня не поймает, росла во мне с каждой минутой. Был вечер пятницы, и это играло мне на руку. Я где-то читал, что почти всех преступников ловят в первые двадцать четыре часа после начала расследования. Поскольку полиция вряд ли сможет допросить сослуживцев Рудника раньше понедельника, то по горячим следам пуститься на поиски им не удастся. А утром в понедельник все, кто видел меня сегодня, — таксист, контролер, женщина с противоположной платформы, — вряд ли смогут меня вспомнить.
Войдя в дом как ни в чем не бывало, я, как всегда, поздоровался с Реймондом, улыбнувшись ему, а потом на всякий случай проверил почту. Ящик был пуст — значит, Пола, скорее всего, уже вернулась. Я ждал, что она встретит меня уже в прихожей — руки в боки, готовая осыпать меня градом упреков за то, что я не явился на консультацию. Я не сомневался, что мне предстоит грандиозный скандал, но надеялся потянуть время, по крайней мере, пока не избавлюсь от улик в портфеле.
В квартире было темно, и Отис не выбежал к дверям встречать меня. Дверь в спальню была закрыта. Значит, Пола и сегодня не собиралась меня впускать. Я знал, что должен правильно сыграть, поэтому постарался сделать вид, что хочу, чтобы она меня впустила, — в противном случае мое поведение позднее могло показаться подозрительным.
Несколько минут я постоял у запертой двери, стуча и повторяя: «Ну перестань, ну впусти меня». Я говорил, что «виноват» и что «могу все объяснить». Как и следовало ожидать, она ничего не отвечала, что мне и было нужно. С портфелем я прошел на кухню и там достал из него разделочный нож. Мне очень хотелось избавиться от него, просто выбросив его по дороге, но я понимал, что Пола хватится пропажи. Пустив горячую воду, я принялся отмывать нож. Большая часть лезвия и ручка были перепачканы кровью, кое-где она присохла, превратившись в темную заскорузлую массу. Вода в раковине окрасилась в розовый цвет, и меня снова затошнило. Дело было не в самой крови, а в том, что это была кровь Рудника, а значит, в какой-то степени он еще продолжал присутствовать в моей жизни. Я знал, что до последней капли его крови буду ощущать легкую тошноту.
В конце концов мне удалось смыть кровь, и вода в раковине посветлела до едва различимого розового оттенка. Я скоблил нож еще несколько минут, чтобы избавиться даже от микроскопических частиц крови, не замеченных мной. Потом я вытер нож посудным полотенцем и убрал его в ящик.
Вынув из шкафчика пластиковый гэповский пакет, я сложил в него окровавленные носки, парик, очки и пиджак. Потом расстегнул рубашку, снял штаны и ботинки и тоже сунул их в пакет. Кровавые потеки обнаружились на кое-каких бумагах и папках в моем портфеле, но вряд ли стоило выбрасывать вместе с одеждой то, что давало возможность установить мою личность, поэтому я решил пока не трогать бумаги и избавиться от них в другой раз.
— Где ты был?
С пакетом в руках, я обернулся и увидел, что у кухонной двери стоит Пола. Долго ли она так стояла, я не знал. Не исключено, что она видела меня с окровавленной одеждой и бумагами в руках.
— Когда? — спросил я, чувствуя, как кровь бросилась мне в лицо.
— Я не настроена и дальше слушать твое вранье, — сказала она. — Почему ты сегодня не пришел на консультацию? Ты что, просто начхал или у тебя есть другое объяснение?
— Я был в баре… пил, — покорно сказал я.
— Так я и думала, — не удивилась она.
Я хотел было продолжить с извинениями, но она оборвала меня:
— Я ухожу.
Я не мог в это поверить.
— Ну ладно тебе, — начал я. — Я знаю, ты не…
— Послушай, я не хочу ничего обсуждать, — отрезала Пола. — Завтра я переезжаю в гостиницу. Спокойной ночи.
Пола ушла в коридор, потом я услышал, как дверь в спальню закрылась и щелкнул замок. Будь все как всегда, я бы пошел за ней и попытался что-то ей объяснить, но теперь я только обрадовался, что она не будет мне мешать. Конечно, мне не хотелось, чтобы она меня бросила, но я понимал, что сейчас не совсем тот момент, чтобы пытаться сохранить семью.
Пола выпустила Отиса из спальни, и теперь он пришел ко мне и начал обнюхивать пакет.
— Успокойся, малыш, — сказал я, боясь, что он начнет лаять.
Я захватил пакет с собой в ванную и тщательно вымыл лицо и руки до локтей. Потом переоделся в спортивные штаны и футболку, достав ее из бельевой корзины.
Выйдя из ванной, я надел кроссовки и нацепил на Отиса поводок. Пока мы ждали лифт, Отис все время порывался нюхать пакет.
Проходя мимо Реймонда, я сказал:
— Отличная погода, а?
И он ответил:
— Ага.
Это тоже входило в мой план: завязать с Реймондом разговор, чтобы он не обратил внимания на мой пакет. Я по-прежнему надеялся, что отвечать на вопросы полиции мне не придется, но, если дело до этого дойдет, нужно, чтобы не осталось никаких улик.
Обычно я прогуливал Отиса по нашему кварталу, до Второй авеню и обратно, но на этот раз я пересек Вторую и прошел дальше к востоку. Отис, казалось, чувствовал, что творится что-то из ряда вон выходящее. Обычно на прогулке он всегда бывал в хорошем настроении, играл, обнюхивал все вокруг, бежал впереди и натягивал поводок. Но в этот вечер он тихонько трусил рядом со мной, как будто знал, что сейчас не до шалостей.
Когда мы вышли на Восточную Шестьдесят четвертую, стало темнее, и навстречу попадалось все меньше народу. Мой план состоял в том, чтобы по дороге выбросить пакет в мусорный бак. Риск, конечно, был большой — какой-нибудь бродяга мог вытащить пакет, открыть его и вывалить содержимое на асфальт, — но мне все равно казалось, что так безопаснее, чем просто выбросить его в мусоропровод у себя в доме, где вещдоки будет несложно увязать со мной. Скоро я заметил мусорный контейнер, стоявший на обочине перед одним из зданий. Он был наполовину завален деревом и прочим мусором. Вряд ли безобидный пластиковый пакет может привлечь внимание, решил я и перекинул пакет через край контейнера.
Вернувшись в квартиру, я немедленно принялся за работу по очистке портфеля. С плиты на кухне я взял большую кастрюлю и с ней в одной руке и коробком спичек, бумагами и папками из портфеля в другой вышел на балкон. Я разорвал бумаги и папки на мелкие клочки, бросил их в кастрюлю и поджег. Вместе с пламенем поднялось большое облако серого дыма, больше, чем я ожидал, но ночь была ветреная, и облако быстро рассеялось. Я подождал, пока пепел остынет, потом отнес кастрюлю в ванную, вывалил пепел в унитаз и спустил воду.
Вернувшись на кухню, я еще раз протер портфель изнутри и снаружи. При мысли, что работа почти закончена, меня охватило радостное возбуждение. Я еще несколько раз перебрал в уме все по порядку, проверяя, не забыл ли я о чем-нибудь, потом пошел в ванную и принял душ. Когда я стоял, подставив лицо струям горячей воды, я наконец-то почувствовал себя свободным.
Позже я удобно устроился на диване в гостиной и закрыл глаза. Меня обволакивала темнота, кошмарные призраки прошлого отступили. Я чувствовал легкость и свободу.
Я тихонько поцокал, подзывая Отиса, потом сказал: «Иди сюда, песик», но он не отозвался. Как только мы пришли с прогулки, он спрятался под столом на кухне и, наверное, все еще сидел там.
