непременно с кривым кинжалом у пояса, заросшие, вида самого зверского. Мезия никогда так и не была романизирована в отличие от других провинций. Любые ростки цивилизации тут начисто сбривало страшным дакийским фальксом, смывало наплывами варваров из-за реки.
Местные, в основном, ехали на запряженных мулами или волами повозках. Многие шли пешком, гнали овец, спешили в канабу, чтобы на другое утро в рыночный день продать выгодно зерно, скот и шкуры. Скорее всего, это потомки тех задунайских варваров, что еще во времена Августа переправились на правый берег с разрешения римских властей. Или тех, что уже при Нероне поселил в Мезии наместник провинции Тиберий Сильван.
Приск вглядывался в мрачные физиономии встречных — и невольно противный холодок бежал меж лопаток. А ну как не посмотрят, что перед ними римский центурион и легионер, накинутся со своими кривым кинжалами. Да еще, кто знает, может, у кого под мешками и фалькс припрятан или фракийский кривой клинок?
— Смотри так, будто ты легат как минимум, и у тебя с собой две когорты, — сказал Валенс, надменно поглядывая сверху вниз на идущего рядом с повозкой крестьянина, тот опустил голову, поправил капюшон меховой накидки и ускорил шаг. — Не показывай, что опасаешься их. Варвары, как звери, чуют чужой страх.
— Я не боюсь, — сказал Приск. — Мы отобьемся.
— Не отобьемся. Но все равно смотри так, будто ты одной левой можешь пятерых повалить на землю. Не посрами аквилу[113] Пятого Македонского. Наверняка раздумываешь, почему я тебя взял с собой? — спросил Валенс, когда они уже с полмили отъехали от лагеря.
День был чудный, солнце припекало так, что Приск пожалел, что поддел под плащ меховую фракийскую безрукавку.
— Наверное, потому, что я на лошади езжу хорошо.
— Ездишь ты плохо. То есть, может, для гражданского и неплохо, но для легионера — никуда еще не годится. Ты в полном вооружении ни залезть толково на коня не можешь, ни соскочить. Ну, по сравнению с остальными новобранцами, может быть, ты не так уж и плох, но Молчун ездит лучше. Тебе бы силу накачать, прежде чем в бой идти… Я взял тебя с собой, потому что так попросил хозяин усадьбы, куда мы едем в гости, — Луций Корнелий Сервиан.
Корнелий? То-то дорога знакомая!
Отец спасенного мальчишки Луция? Значит, Приск увидит Кориоллу?
Сразу бросило в жар, сердце запрыгало.
Она подарила ему золотой браслет. Но он так и не осмелился надеть подарок. Впрочем, браслет этот ему явно мал — украшение по женской руке. Но подарок хранил, носил на цепочке под лорикой.
Ехать было не так уж долго, кажется, собирались дольше. Поместье лежало в стороне от дороги — пашня и сад примыкали к небольшому холму, на южном его склоне устроен был виноградник. Сама усадьба напоминала крепость — обнесенная сложенной из камня стеной с массивными воротами, по бокам выдавались вперед две башни, копируя охранные сооружения лагеря Пятого Македонского. Дубовые ворота были закрыты. После того как Валенс постучал, на балкончике одной из башен появился кто-то из слуг, закутанный в плащ, глянул вниз, рассматривая гостей.
Валенс назвал себя.
Привратник исчез, и вскоре внутри послышалась какая-то возня, ворота открылись. Приск увидел небольшой двор и строения внутри, все спланировано было так, будто это не усадьба, а временный лагерь одной центурии.
Встречать гостей вышел Корнелий в длинном подбитом мехом плаще, под которым виднелась красная туника, как у солдата. Но шерстяные штаны и обшитые мехом мягкие туфли были варварского покроя.
Валенс спрыгнул на землю, обнял хозяина.
— Все матереешь, Корнелий!
— Валенс! Старина! Ну прям кремень! О тебя мечи можно точить — это точно.
— Ха, думал ли ты, когда полоскал меня в горячем источнике в Эммаусе, что я протяну эту лямку так долго?
— Да уж… ты был тогда как полудохлый щенок, которого отдают в жертву богине Гекате, — вздохнул Корнелий, припоминая те дни, когда на жарком юге они жили только одним-единственным днем, не думая, что случится завтра. Да и, наступит ли для них это завтра, было тогда большим вопросом, земля вокруг дышала убийственным зноем, но пуще любого самого разъяренного зноя, кажется пуще огня, полыхала ненависть окружавшего их народа. Наверняка пришлых римлян там, в Эммаусе, ненавидели больше, чем здесь, в Мезии.
— Ну, здравствуй, Осторий Приск, спаситель моего сына! — Корнелий пожал молодому легионеру предплечье. — Помню тебя, помню. Я перед тобой в вечном долгу!
Из дома выбежала девочка лет семи в меховой накидке, от быстрого движения капюшон слетел с головы, в темных волосах сверкали золотые ленты.
— А, малышка Флорис, ты все хорошеешь! — засмеялся Валенс.
Девочка прыснула, накинула на голову капюшон, пронеслась по двору и скрылась в амбаре. Через мгновение она вернулась с каким-то горшочком в руках, который ей наверняка был не нужен, — неслась лишь для того, чтоб поглядеть, кто же приехал.
Валенс и Приск проводили ее взглядами.
Парень в меховой куртке и шароварах увел лошадей.
— Приск! — повернулся центурион к легионеру. — Разгружай мула. Подарки всем привез, а девочкам — духи, аж с ног сшибают сильнее чесночного запаха и винного перегара.
Сам же и засмеялся, довольный шуткой. В этот миг на крыльце Приск увидел другую девушку, куда старше. Она смотрела на него, кажется совсем не обращая внимания на центуриона.
Кориолла. Она вновь изменилась! Сколько они не виделись? Год? Больше?
Их ждали, к приему готовились — истопили баню, накрыли стол. В доме было тепло, даже жарко — Корнелий провел трубы отопления под полом и в стенах во всем доме. Так что и хозяйка, и ее дочери могли расхаживать по комнатам в легких платьях и, лишь выходя на порог, накидывать меховые плащи. Столкнувшись с Гаем, Кориолла смутилась, залилась краской (даже шея покраснела, а уши буквально вспыхнули). Она тут же исчезла на кухне, было слышно, как она выговаривает ключнице:
— Эвбея, мы же принимаем Валенса!
Потом вновь выскочила, стрельнула глазами и убежала, чтобы вскоре явиться, но в другом платье и с золотым ожерельем на шее. Малышка Флорис носилась за сестрой и в точности повторяла все ее повадки, правда, с куда меньшей грацией. Маленький Луций (впрочем, какой он маленький — ростом уже почти сравнялся с Приском) старался держаться смело и уверенно, как и положено человеку тринадцати с половиной лет, который вот-вот наденет взрослую тогу. Глаза его горели восхищением при виде лорики центуриона и начищенных серебряных фалер (у Валенса их было семь, связанные цепью, они надевались и снимались все вместе).
Первым делом хозяин пошел показывать поместье. В атрии Корнелий самолично настлал узорный пол из черных и белых мраморных плиток. Незатейливый узор — в богатом доме в атрии на полу непременно выложат мозаикой настоящую картину — чудища морские, или же сражения гладиаторов, или битвы Александра Македонского, что ветеранской душе всего ближе. Но нанять мастера, чтобы украсился дом подобным чудом, было для Корнелия недостижимой роскошью.
Уже пятнадцать лет он строился, но никак не мог закончить усадьбу. Амбары, жилые помещения, бани — все уже было готово, но тут решил Корнелий соорудить еще маленький флигель для гостей.
— Друзей у меня в канабе и в лагере полно, не селить же всех в доме. Столько и комнат не наберется, — разъяснил хозяин.
— Не слишком ли ты размахнулся? — покачал головой Валенс.
— С чего это слишком? Флигель уже построен, летом оштукатурю да стены побелю. Жаль, только
