художника нет, чтобы фрески намалевал.
— Я бы мог, — вдруг сказал Приск.
— Он что, художник? — не поверил Корнелий.
— В моем контубернии все умеют рисовать, — подтвердил Валенс. — Правда — не фрески.
— Я знаю, как пишут фрески, — вдруг уперся Приск.
Быть может, потому, что поодаль, укутавшись в меховые накидки, стояли дочери Корнелия, и старшая, во всяком случае так показалось Приску, очень внимательно его слушала.
— Отпустишь его летом стену расписать? — спросил Корнелий.
— Если заплатишь, — кивнул Валенс.
— Ну ты и наглец! Тебе или ему? — хмыкнул хозяин.
— Мне, ему необязательно.
Валенс хлопнул Приска по плечу и расхохотался. Юноша так и не понял, что это — обмен шутками или в самом деле Валенс потребовал оплатить фрески.
После посещения бани гости надели чистые туники, и старшая Кориолла поднесла Валенсу и Приску венки, искусно сплетенные из веточек туи, засушенных цветков бессмертника и ажурных золотых листков. Было еще в венках несколько подснежников, но они мгновенно увяли.
— Много ли мне надо? — рассуждал Корнелий, смакуя в меру разбавленное хиосское вино. — Усадьбу достроить, дочерей замуж выдать, сына в люди вывести. Работать могу и умею, хоть и не молод уже годами. А что выходит, скажи, а? Не дают житья. То заречные «волки» приходят и все отнимают, а что не отнимут, то сожгут, то от имени Рима требуют фураж для лошадей да зерно скупают по бросовой цене для легионов. Ни подняться, ни окрепнуть. А дочери? Старшую замуж пора выдавать… А я ее из лука учу стрелять да мечом колоть. Если придется… да… такое дело.
— Сколько Кориолле уже? — спросил Валенс. — Пятнадцать?
— Четырнадцать исполнилось осенью.
— Самый лучший возраст для невесты.
— Рано еще, — буркнул Корнелий. Хотя сам знал: не рано, а самое время, если не замуж, то сговорить за выгодного жениха. — Да кому здесь отдавать такое сокровище? Свататься приезжали — да только все народ ненадежный, без земли и двора, а если и есть двор, то ворота нараспашку. Моргнуть не успеешь, как утащат сокровище за реку.
— Слушай, я вот что… — Приску показалось, что Валенс сейчас прокричит «Бар-ра!» и ринется в атаку, так закаменело его лицо. — Отдай ее за меня.
— Когда в отставку выйдешь! — тут же набычился Корнелий. — Чтоб законной женой была. Сожительницей не отдам.
— Так ведь признают потом брак и детей…
— Не отдам, сказано, в полюбовницы, и не проси.
— А коли трибун посватается?
— Так трибунам жениться можно. Трибуну отдам, — усмехнулся Корнелий.
Шутка вышла горьковатая: трибун, оно, конечно, жених завидный, если латиклавий — то вообще юнец, если из остальных пяти, то постарше, но все равно человек молодой, около тридцати, в самой, можно сказать, силе, да только никто из них не женится на дочери ветерана, поселившегося в провинции. Латиклавий — тот вообще сенаторский сынок, а другие трибуны — из всадников, опять же по цензу должны иметь состояние не меньше четырехсот тысяч сестерциев. Поговаривали, правда, что пора бы разрешить жениться центурионам, — все они люди немолодые, лет двадцать оттрубившие во славу Рима, и, когда выйдет им отставка, поздновато бывает думать о семье. А приблудной девкой в канабе с незаконными детьми не всякая приличная женщина согласится жить. Пока разговоры эти всячески пресекались, мысль позволить центурионам стать людьми семейными казалась приверженцам традиции ужасающей крамолой, покушением на саму божественную Дисциплину.
— Я через два года в отставку выйду, — сообщил Валенс, глядя на девушку, что теребила обеденную салфетку, вместо того чтобы отправлять в рот кусочки свинины.
— Вот через два года и женишься, — отрезал Корнелий.
— Так обещай ее мне.
Обычно сватали невесту никак не раньше чем за год. И то, что Валенс просил ждать два года, было вроде как против обычая, но Корнелий, хотя и помрачнел, все же сказал:
— Обещаю. Но только два года, не больше.
— Приск! — повернулся центурион к новобранцу. — Ты — свидетель, что Корнелия теперь моя невеста.
— Ты меня забыл спросить! — вдруг подала голос девушка и в ярости отшвырнула салфетку.
— Что?! — как центурион, так и отец просватанной опешили от подобной дерзости.
— Валенс, я тебя всегда уважала и любила. Но как старого друга отца. Замуж за тебя не хочу! — Кориолла говорила все тише и тише, пунцовея. — Ты — старый. Вон как мой отец уже…
— Корнелия! — возмутилась мать.
— Молчи! — одернул отец.
— Что ж, тебе юнец нужен? — прищурился Валенс. — Как Приск?
— Мне нужен тот, кого полюблю, — сказано было уже шепотом. Но на Приска она успела бросить выразительный взгляд.
— Замолчи, Кориолла!
— И не подумаю! — вдруг выкрикнула она, надсаживая голос, прорываясь сквозь навалившееся онемение.
— Ты мне обещана, — сказал Валенс строго. — И не такой уж я старый, мне сорок только по весне исполнилось. Я в легионе с семнадцати.
— Отец!
— Все, дело решенное!
Кориолла вскочила и кинулась вон из столовой.
— Ничего, пусть артачится, — усмехнулся Валенс. — И не таких объезжали.
Приск во время этой сцены старательно делал вид, что пьет из кубка, хотя кубок давно опустел. Он не знал, стоит ли ему вмешиваться или лучше молчать.
Гай вышел во двор. Кориолла стояла на ступенях, накинув поверх легкого платья подбитую мехом накидку и всунув ноги в сандалиях в меховые просторные туфли. Услышав шаги, она обернулась.
— Он меня все-таки продал! — У Кориоллы дрожали губы. — Сначала заставят зубрить «Энеиду». А потом в рабство… Клялся, что не будет, и вот… вот… — Она замотала головой и вдруг закусила костяшки пальцев на левой руке — чтобы не разрыдаться.
— Валенс — хороший человек, справедливый, — пробормотал Приск, пряча глаза и заливаясь краской.
— Знаю… — ответила Кориолла, сглатывая ком в горле, — обида никак не проходила. — Но я его не люблю. Не люблю, и все. Что мне делать, а?
— Полюбить… — ляпнул Приск, тут же возненавидев себя за этот совет.
— Что? — Она нервно хихикнула. — Что ты сказал?
— Будь я военным трибуном, непременно к тебе бы посватался! — Приск не ведал, откуда взялась такая смелость. Может быть, потому, что от женитьбы был он двадцать с лишком лет огражден стенами лагеря.
Кориолла поначалу ничего не ответила, поежилась, поплотнее запахнула меховой плащ.
— Нас все время куда-то толкает в спину Фортуна, — сказал Приск. — Толкает туда, куда мы не хотим идти. Мы сопротивляемся, пытаемся свернуть на боковую тропинку, но она упрямо выводит нас все на ту же дорогу.
— Это правильный выбор? — спросила Кориолла.
— Не знаю. Скорее всего, нет. Просто неизбежный.
— Откуда ты, Приск?
