— Сегодня ты превзошла себя! И как это тебе удавалось обманывать меня все время до начала представления?
Занавес вновь поднялся, мы вышли на поклоны, и тут он по-настоящему поцеловал меня в губы.
— Браво! — надрывался зал, ибо именно такого сочетания трагедии и страсти непременно жаждут истинные любители балета.
Это был самый лучший вечер в моей жизни, и, опьяненная успехом, я кинулась мимо фотографов и охотников за автографами в свою уборную, потому что мне еще предстояла вечеринка, небольшой банкет перед отъездом в Лондон на гастроли. Я быстро сняла грим и переоделась в маленькое вечернее платье нежно-голубого цвета. Тут кто-то осторожно постучал в дверь — это была мадам Золта. Она сказала:
— Кэтрин, тут к тебе какая-то дама. Она говорит, что приехала из твоего родного города, чтобы посмотреть, как ты танцуешь. Открой дверь. Мы тебя подождем.
На пороге стояла высокая эффектная женщина. У нее были темные волосы и темные глаза, одета она была в дорогое платье, которое очень шло к ее фигуре. Мне показалось, что я ее уже где-то видела, а может она просто напомнила мне кого-то. Оглядев меня с ног до головы, она принялась рассматривать мою маленькую гримерную, заставленную пластмассовыми коробками: в них хранились костюмы, которые я собиралась взять с собой в Англию, каждая была снабжена табличкой с моим именем и названием спектакля, для которого предназначался костюм. Я ждала, когда она скажет, чего хочет, и уйдет, чтобы я могла одеться.
— Мне кажется, мы незнакомы, — произнесла я, чтобы ее поторопить.
Она криво усмехнулась, уселась без приглашения на стул, скрестила свои красивые ноги и стала ритмично покачивать красивой черной лодочкой на высоком каблуке.
— Конечно, ты меня не знаешь, милое дитя, зато я многое знаю о тебе.
Что-то в ее приторно-сладком голосе насторожило меня, и я напряглась, приготовившись к тому, что она собирается мне сообщить, я была уверена, что она принесла плохие новости. Я видела это по ее: глазам, хотя она старательно прятала их истинное выражение за наигранным добродушием.
— А ты хорошенькая, даже красивая.
— Благодарю вас.
— И танцуешь ты исключительно хорошо, я даже не ожидала. Хотя, конечно же, ты должна хорошо танцевать, раз тебя приняли в эту труппу, кажется, она сейчас входит в моду.
— Спасибо, — вновь поблагодарила я; мне казалось, что она никогда не перейдет к существу дела.
Она еще помолчала, прежде чем вновь заговорить, заставляя меня теряться в догадках и изнывать от нетерпения. Мне даже пришлось взять в руки шубку, чтобы показать ей, что я спешу.
— Симпатичная шубка, — похвалила она. — Полагаю, что это мой брат подарил ее тебе. Я слышала, он сорит деньгами, как подгулявший матрос. Отдает все, что накопил трем ничтожествам, которые приехали на автобусе и присвоили всю его жизнь.
Она издала саркастический смешок: о, дамы из общества умеют смеяться.
— И теперь, увидев тебя, я знаю, почему он это делает. Хотя мне говорили, что ты достаточно хороша собой, чтобы любого свести с ума, я не могла поверить, что в сущности еще ребенок может быть столь чувственным, сексуальным и одновременно тощим. Вы занятная штучка, мисс Дал. Воплощенные наивность и опыт. Эта адская смесь вполне способна лишить рассудка мужчину типа моего брата. — Она фыркнула. — Ничего похожего на сочетание юности, длинных золотистых волос, смазливого личика и большого бюста, такое может пробудить зверя в лучшем из мужчин.
Раздался вздох, как будто она жалела меня.
— Да, таковы издержки молодости и красоты. Мужчины состоят из дурных наклонностей. Знаешь ли, Пол и раньше частенько оказывался в дураках. Ты не первая его подружка. Хотя прежде он никому не дарил меховых шуб и бриллиантовых колец. Похоже, он действительно хочет жениться.
Итак, это Аманда, сестрица Пола. Мне было известно о ее странностях: она вязала ему свитера и отправляла их по почте, но встретив на улице, не здоровалась с ним.
Аманда поднялась со своего места и обошла вокруг меня. Крадущаяся кошка, готовая к прыжку. От нее пахло душным запахом мускуса, какими-то восточными духами; она готовилась заполучить то, что считала легкой добычей.
— У тебя такая нежная кожа, — она протянула руку, чтобы погладить меня по щеке. — Упругая, как фарфор. Вряд «ли тебе удастся ее сохранить, когда тебе будет тридцать пять. И волосы твои уже не будут так хороши. Хотя ты ему надоешь задолго до этого. Он любит молоденьких, очень молоденьких. Симпатичных, умных, талантливых. Не могу не признать, у него хороший вкус, раз уж он лишен здравого смысла. Видишь ли, —тут она снова улыбнулась своей мерзкой улыбкой, — мне абсолютно безразличны его поступки до тех пор, пока он держится в рамках приличий, и они не влияют на мою жизнь.
— Убирайтесь вон! — только и смогла произнести я. — Вы мало знаете своего брата. Он порядочный, благородный человек и никоим образом не может вам повредить.
На ее лице вновь появилась жалостливая улыбка.
— Милое дитя, неужели ты не понимаешь, что ты губишь его карьеру? Неужели ты имеешь наивность полагать, что ваша связь прошла незамеченной? В таком маленьком городе, как Клермонт, каждый все про всех знает. И хотя Хенни не может говорить, у соседей есть глаза и уши. Слухи — вот что я слышу. Говорят, он тратит деньги на малолетних преступников, которые воспользовались его добротой, и скоро он разорится и лишится своей врачебной практики!
Она вконец распалилась, и я опасалась, как бы она не бросилась царапать мне лицо своими длинными красными ногтями.
— Убирайтесь вон! — крикнула я. — Я тоже кое-что про вас знаю, Аманда, поскольку слухи дошли и до моих ушей. Ваша беда в том, что вы считаете, будто он по гроб жизни обязан вам за то, что вы работали и тем самым давали ему возможность учиться в колледже, а потом платили за него в медицинском институте. Но я вела у него бухгалтерию и знаю, что он выплатил вам все сполна, плюс десять процентов, так что ничего он вам не должен! И зря вы пытаетесь унизить его в моих глазах, вам это не удастся! Мы любим друг друга, и вы не сможете помешать нашей свадьбе!
Она снова рассмеялась наигранно и невесело, и вдруг лицо ее стало тверже, на нем отразилась решимость.
— Ты не смеешь мне приказывать! Я уйду, когда сочту нужным, но прежде выскажу тебе все до конца! Я прилетела сюда, чтобы повидать его последнюю пассию, танцующую куклу… и уж поверь мне, ты будешь не последней в его жизни. Джулия рассказывала мне…
Но я не дала ей сказать.
— Убирайтесь вон! — заорала я. — И не смейте больше ничего говорить о нем! Я все знаю про Джулию, он сам мне рассказал. И даже если у него был кто-то еще, я его не виню; она не была его женой — кухарка, домработница, но не жена!
На этот раз смех был веселее, Господи, как она любила смеяться! Она наслаждалась этой сценой, она получала удовольствие от того, что жертва, которую она могла разорвать своими когтями, еще пытается сопротивляться.
— Дурочка! Да всякий женатый мужчина поет своей новой подружке одну и ту же старую песню. Джулия была одной из милейших, нежнейших и добрейших женщин на свете, она была поистине удивительным человеком! Она ублажала его, как могла. Единственный ее недостаток заключался в том, что она не могла дать ему того, что он хотел в сексуальном отношении. Может быть она не могла удовлетворить каких-то его особенных запросов, поэтому-то он и обращал внимание на других, таких, как ты. Согласна, многие женатые мужчины гуляют на стороне, но редко кто вытворяет то, что он вытворял.
— Я просто ненавидела злобную ведьму, испытывала к ней почти физическое отвращение.
— Что же он такого ужасного сделал? Ведь Джулия утопила его трехлетнего сына, я не представляю, чтобы меня что-то могло заставить лишить жизни собственного малыша! Это слишком жестокая месть!
— Да, я согласна, — она вновь приняла мягкий, вкрадчивый тон. — Со стороны Джулии это было чистым безумием. Скотти был таким милым, симпатичным ребенком, но Пол ее вынудил. И я ее понимаю. Пол любил Скотти больше всего на свете, а когда хочешь вывести кого-то из себя, то, естественно, пытаешься уничтожить то, что ему дороже всего.
О! Да как только у нее повернулся язык!
