Маркиз послушно поднялся и подошел, чтобы поцеловать леди Элизабет в щеку.
— Командирша, — прошептал он.
— Негодник, — ответила виконтесса таким же тоном. Элизабет уселась за второй стол вместе с Энджел и Саймоном, и беседа за завтраком была, по меньшей мере, оживленной. К концу трапезы бока Энджел болели от смеха. Саймон по большей части держался в стороне от добродушного подшучивания между маркизом и его бабушкой, но Энджел уже заметила, что шутки, кажется, не были в стиле Саймона. Однако это было в стиле Джеймса Фаринга, и к несчастью и раздражению ее родителей, в ее стиле.
Джеймс предложил Генри и Анжелике осмотреть конюшни к большому восторгу обоих. После того, как он пригласил мальчика поехать кататься верхом завтра утром, маркиз с сожалением извинился и направился в дом, чтобы найти Элджерса, своего управляющего, ожидающего его в кабинете. Саймон проделал замечательную работу в Эббонли, но все еще оставались детали, о которых нужно было позаботиться, проблемы, отложенные до его возвращения, которые теперь необходимо было решить. Школа, построенная в его отсутствие на границе его земель в деревне Эстерли, ожидала его одобрения перед тем, как начнет работать. Это был особенный проект маркиза, и он был намерен посетить здание в конце недели.
Наконец Элджерс отбыл, нагруженный достаточным количеством поручений, чтобы занять его на две недели. Джеймс со вздохом откинулся на спинку. Было время, когда он пренебрегал заботой о поместье, особенно в тот год после смерти отца, когда вернулся из Лондона, чтобы найти Эббонли в беспорядке, а сельское население в скорби о смерти Ричарда Фаринга и страхе от того, что произойдет, когда его необузданный сын займет место отца.
Сейчас это была задача, которой он скорее наслаждался, замечая успехи в тех делах, которые он запланировал. Школа была превосходным примером. Соседние с ним землевладельцы могли считать его глупцом за то, что он дает образование рабочим в своем поместье, но Джеймс не видел никаких оснований для того, что продолжая держать их в невежестве получит в дальнейшем какую-то пользу.
Саймон постучал и заглянул в комнату.
— Элджерс уже ушел?
Джеймс усмехнулся.
— Я же сказал, что тебе больше не нужно иметь с ним дела.
Его кузен вошел в комнату и уселся.
— Это только потому, что он чрезмерно самоуверенный. Заставлял меня чувствовать себя так, словно каждое принятое мною решение предназначено для того, чтобы столкнуть Эббонли в озеро.
Джеймс прислонился к подоконнику.
— Кажется, мы все еще довольно прочно стоим на якоре, — с усмешкой произнес он. — Что напомнило мне. Где гребные лодки, которые были у меня?
— Небеса, я не знаю. Вероятно, они выброшены на берег где-то вдоль озера. — Саймон откинулся назад и скрестил ноги в лодыжках. — Знаешь, ты удивил меня, когда уступил бабушке. Я рад, что ты наконец-то позволил гостям посетить Эббонли.
Джеймс уставился в окно.
— Пребывание в одиночестве перестало быть настолько привлекательным, как когда-то. — Он сел, размышляя над тем поднимать или нет вопрос, который изводил его в последние несколько недель. — Почему ты никогда не говорил мне, что мои… шалости навредили так же и твоей репутации?
Нахмурившись, Саймон наполовину поднялся на ноги.
— Джеймс, сейчас видимо…
Джеймс сделал ему знак.
— Я ничего не подразумеваю. Мне просто любопытно. Потому что ты не можешь сказать мне, что мое родство с тобой не имеет никакого отношения к стремлению Грэмов отложить свадьбу настолько далеко, как только это возможно.
Саймон снова медленно уселся.
— Я не знаю, Джеймс. Полагаю, я не считал, что ты прислушаешься.
Маркиз некоторое время смотрел на своего кузена.
— Вероятно, я не прислушался бы. — Он снова поднялся, зашагав обратно к окну. — Но что, если я больше не хочу быть Дьяволом, Саймон? Что, если я хочу измениться?
— Измениться? — скептически повторил Саймон. — Ты не менялся на протяжении пяти лет. Даже больше этого, если учитывать твою, да и мою, растраченную юность.
— Что ж, сейчас я пытаюсь, — ответил Джеймс. — Я не пью уже шесть месяцев и прилагаю дьявольские усилия хорошо себя вести.
— Я этого не знал, — через минуту произнес Саймон.
— Не знал чего?
— Что ты перестал пить. Сейчас, когда ты упомянул об этом, я понял, что должен был заметить. Твой характер стал более ровным с тех пор, как ты вернулся после войны с Бонапартом. Я не думал… — он замолчал, выглядя сконфуженным.
Джеймс пожал плечами.
— У тебя не было повода задуматься. Но у меня недавно было много времени для размышлений; и я решил, что мне определенно не нравится, то где я оказался.
— В армейском госпитале?
Он покачал головой.
— Главным образом, до этого. — Маркиз откашлялся. — Когда… когда я был ранен при Ватерлоо, то скатился в чертовски грязную канаву. Один из моих сержантов приземлился поперек меня, пронзенный копьем. Некоторое время вокруг царил хаос, и так или иначе… но меня сочли мертвым.
— Боже мой, — прошептал Саймон.
— Я пролежал там два дня, прежде чем меня нашел один из могильщиков. — Джеймс повернулся и увидел, что Саймон с побелевшим лицом уставился прямо на него. — У меня было много времени, когда я не мог делать ничего, кроме того, чтобы обдумывать свою жизнь. — Он отвел взгляд. — Итог этой истории, как не странно, оказался весьма поучительным.
— Надеюсь, что так, — медленно проговорил его кузен.
Джеймс заставил себя улыбнуться.
— Это не значит, что я стану кем-то вроде треклятого святого, — пробормотал он.
— Было бы чересчур, ожидать от тебя такого, — согласился Саймон, улыбнувшись, когда Джеймс сердито глянул на него.
— Очень забавно. — Джеймс снова выглянул из окна, а затем, увидев, что леди из семьи Грэм прогуливаются по саду, повернулся и направился к двери. — Однако я был бы тебе признателен, если с этого момента ты сделаешь усилие, чтобы признать мои без сомнения дилетантские и нерешительные попытки добиться респектабельности.
— Я буду стараться, кузен, — покорно ответил Саймон.
Ужин прошел относительно спокойно, хотя Джеймс начал понимать, что мало из того, к чему имели отношение Грэмы, и особенно их старшая дочь, казалось спокойным. Его глаза продолжали обращаться на нее, потому что девушка выглядела особенно прелестной в платье темно-персикового цвета, которое придавало красные отблески ее волосам. Всякий раз, когда маркиз осознавал, что пялится на нее, он намеренно отворачивался, но это не помогало выбросить образ девушки из памяти. В действительности, нечистые мысли на счет Энджел приходили ему в голову с тех пор, как он впервые увидел ее в Дувре. Джеймс бросил взгляд на своего кузена. Единственное, что он мог сделать — это удостовериться, что Саймон никогда даже не заподозрит этого.
На следующие утро, до завтрака, маркиз отправился в конюшни и обнаружил, что Генри, и, на удивление, Анжелика, ждут его там. Он приказал оседлать лошадей и пони, и они втроем, вместе с Брутусом, отправились к озеру. Индиа был чистокровной лошадью и стоил ему призовой кобылы в обмен, но восхищенное выражение на лице мальчика, когда он ехал рядом, стоило этой цены. Когда эти двое поладили между собой, Джеймс подтолкнул беспокойного Демона, перейдя на рысь. Серая кобыла, Небо, легко держала скорость шага рядом с ними, и он заметил, что Энджел сдерживает ее.
