Подошел моряк Юхим.
— Ниже километрах в двух был хутор, — доложил он. — Все в нем рыбачили. Теперь ни хутора, ни людей. Осталось одно пепелище, но кое-что нашли. То, что надо, товарищ командир…
Дремов нетерпеливо спросил:
— Что нашли? Что надо?
— Есть там затопленные лодки. Щупал их, можно легко вытащить. Иван охраняет, а я к вам, чтобы доложить… Людей бы нам, товарищ командир. Достанем лодки. У берега они.
— Где Бойченко? — спросил Дремов у Великого. — Пусть идет с Коржем.
Капитан Бойченко, не щадя ни людей, ни себя, достал со дна реки все, что попадало под руки: и годное, и негодное. От него не отставал подзадоренный Иван. Ныряя с двумя солдатами поглубже, он натолкнулся даже на моторку. И хотя не все выловленное можно было пустить в дело, двенадцать лодок оказались более-менее исправными. Вскоре небольшой караван лодок подошел к району переправы. Дремов, ликуя в душе, поблагодарил солдат. Особую благодарность он выразил матросу.
Поощренный командиром, Юхим поспешил в хутор, чуть ли не из-под земли добыл весла, перевернув все вверх дном, разыскал веревки для буксировки плотов.
Хорошо усвоив истину, что с водой шутки плохи, понукая «несмышленую пехоту, ни шиша не петрившую в морском деле», Юхим сам ворочал ящики с боеприпасами, укладывая их равномерно на днище лодок. Раскрасневшись, сбросил бушлат и, завернув в него посиневшего Ивана, все еще дрожавшего после ныряния в холодную воду, Юхим то и дело покрикивал на торопившихся солдат. Чтобы лишний раз подчеркнуть свое настоящее разумение в морских делах, на его большой, чубатой голове появилась бескозырка с самой что ни на есть взаправдашней матросской лентой.
Дед Макар, покряхтывая, не отставал от внука. Нетрудно было понять, что сердце у старика замирало от гордости. Поглядывая в сторону Юхима, нет-нет да и подсказывал он солдатам:
— Слушай, что говорит командир.
Вслед за боеприпасами матрос равномерно погрузил минометы, а затем и людей. Лодки с плотами на буксирах отчалили. И как только пятая стрелковая рота, усиленная минометной, высадилась на плацдарме, Юхим немедленно повел переправочные средства назад. Дремов следил за их приближением и тут же приказал командиру полковой батареи:
— Грузи! — Батарея бросилась к лодкам.
Вскоре баркасы, заскрипев уключинами, вздрогнули, и наспех связанные плоты, по-бычьи упираясь в тугие волны, зашуршав бревнами по песку, неохотно стронулись с места.
— Ну-каси, навались! — подал голос управлявший солдатами дед Макар. Плоты всплыли. Оставляя глубокие борозды поперек реки, заколыхались на волнах. Дремов облегченно вздохнул. «Если плоты выдержат сорокапятки, то, немного усилив их, можно будет переправить и Сомова с его тяжелыми орудиями», — заключил он.
Начало светать, но полку повезло: земля оставалась плотно укутанной туманом, а густые малоподвижные облака опускались чуть ли не до верхушек деревьев.
Как только на плацдарм были переправлены второй батальон и артиллерийская батарея, Дремов решил перемещать на западный берег и свой НП. Начался сбор.
Прослышал о решении командира и дед Макар. Не теряя времени, он поспешил привести в полную готовность свою лодку.
Как только Дремов направился к воде, позвал:
— Пожалуйте, товарищ командир.
Дремов сел, а когда лодка тронулась, еще раз окинул внимательным взглядом реку. Противоположного берега не было видно, вокруг стояла настороженная тишина. Старик греб споро, но Дремову казалось, что лодка чуть ли не застыла на месте. Он с облегчением вздохнул лишь после того, когда она днищем носа зашуршала по сырому песку противоположного берега.
— Спасибо вам, отец, за большие старания, — сказал он, поднявшись.
— Так иначе теперь нельзя, время военное. Разве можно вразвалку? Тут гляди, как бы поспеть бегом.
Выпрыгнув из лодки и волоча к причальному столбику проржавевшую цепь, старик как бы продолжал думать вслух:
— Надо, чтобы все было как у них. Вон же, и командир и солдаты тянут за одну постромку, не кивают друг на друга. Все у них делается по совести. А она — совесть — для человека самое главное. Она тебе не рубашка. Ее не простирнуть…
Набросив кольцо цепи на причальный столбик, старик вытянул руки по швам.
— Теперь прикажите в пехоту, то ли, по старой службе, к пушке, — обратился он к Дремову.
Гладя старику в поблекшие глаза, Дремов почувствовал, как защемило сердце. Стало жаль, что старый человек, отдав фронту и сына и внуков, остается в одиночестве. Приблизившись к нему, он прижал к себе его сухонькую, щуплую фигуру и тепло поцеловал в щеку.
— Спасибо, отец! Спасибо, родной, за вашу доброту и труды, — Торопливо пошарив в полевой сумке, Дремов достал медаль «За боевые заслуги» и, прикрепляя ее к домотканой рубахе, с волнением проговорил:
— От Отечества нашего вам эта награда. А мы скоро вернемся с победой. Вернутся домой и ваши сыновья и внуки.
— Побыстрее его там, ирода! — проговорил старик, утирая глаза.
* * *
Осмотревшись на новом НП и оценивая обстановку, Дремов пришел к выводу, что демонстративные действия первого батальона полностью оправдались: противник, не обнаружив переправы главных сил полка, по-прежнему держал свои подразделения у моста и в районе Кужарина. «Теперь немедленно мы должны нанести удар в сторону Кужарина», — решил он и приказал ускорить переправу.
Как только завершился последний рейс, все орудия и минометы по сигналу с НП открыли огонь по районам скопления противника, а стрелковые роты, развернувшись в боевую цепь, пошли в наступление. Сам командир полка, окруженный офицерами штаба и связистами, выдерживая направление наступления, двинулся вперед широкими шагами в центре боевого порядка. «Давай! Давай!» — поторапливал он себя, хотя и чувствовал, что выдерживать взятый темп становится все труднее.
Не отставал от командира и начальник штаба. Легко переставляя длинные ноги, подполковник Великий нет-нет да и поглядывал то в сторону Дремова, то за Днепр, где пока находился изготовившийся к броску батальон Заикина. Памятуя, что суть дремовского замысла состоит в том, чтобы внезапной атакой с двух сторон деморализовать противника и разгромить его главные силы по частям в самый короткий срок, Великий напряженно следил за тем, как бы не опоздать с подачей комбату сигнала. Не забывал об этом и Дремов. И когда наступавшая цепь вышла на уровень небольшой рощи, по достижении которой было намечено бросать через реку первый батальон, распорядился:
— Сигнал Заикину!
Не успели погаснуть в сыром небе на широком фронте ракеты, как из-за Днепра ударили пушки и минометы, дробно забили пулеметы. Дремов убедился, что батальон приступил к форсированию Днепра.
Иван Николаевич увидел, как и тут, на участке главных сил, боевая цепь яростно взбурлила и покатилась вперед с еще большим напором. Когда же из расступившегося тумана отчетливее проглянули окраинные дома, в цепи неожиданно взорвалось «ура!». Шаг перерос в бег, цепь, приближаясь к окраине города, разорвалась на небольшие куски, заструилась отдельными звеньями в огородах, в узких улочках между домами.
Еще яростнее затрещали автоматы и пулеметы, в разных местах послышались взрывы гранат. То здесь, то там зазвенели оконные стекла, задребезжала посыпавшаяся с крыш битая черепица. А Дремов, достигнув крайнего дома в Кужарине, остановился у кирпичной стены. Тяжело дыша, из-за угла появился убегавший вперед подполковник Великий.
— Вон они, наши! — закричал он, взмахивая рукой в сторону противоположной окраины городка.
