Зина хорошо слышала вопрос комбата, но промолчала. Не отрываясь от земли, она все так же по- пластунски подползла к окопу и, свалившись с бруствера, проговорила, заикаясь:
— Э… Это Степан… Он не пускал, а я к Супруну… Опять ранен у него санинструктор…
— Вот как! — вскрикнул Заикин и, строго взглянув на Зину, повернулся в сторону переднего края.
Поняв, что комбату не до нее, Зина спросила как бы у себя:
— Так где искать этого Супруна?
Заикин не ответил. Напрягая все внимание, он наблюдал за своим правым флангом, где вражеские танки, прибавив ходу и ныряя на ухабах, подошли к рыжему, пламенеющему под косыми лучами проглянувшего солнца березняку. Именно где-то там, совсем рядом с березняком, находилась позиция второй роты, так искусно замаскированная Супруном, что противник, даже подойдя вплотную, не сумел ее обнаружить.
Продолжая движение в колонне, немцы, судя по всему, полагали, что наша оборона находится где-то у самой реки, в районе Кужарина.
Определив, что противник совсем недалеко от роты, комбат оторвался от бруствера и сделал широкий шаг к Зине. Не успела она отшатнуться, как он, схватив ее за плечи своими большими, Обветренными руками, оторвал от земли и, прижав, крепко поцеловал в упругие, сжатые губы.
— Отсюда ни шагу! Вон туда, в щель!
Выпрыгнув из окопа, он бросился по кустарнику напрямик в сторону второй роты.
Зина не могла постичь, что произошло. Она поняла лишь, что случилось что-то совсем невероятное — такое, чего она никак не могла ожидать. В первый миг ей показалось, что ее сильно обидели, и она готова была постоять за себя — броситься к этому необузданному комбату и в отместку за нанесенное оскорбление сказать ему самые резкие слова. Но, увидев метнувшуюся в кусты его спину в вылинявшей, с потеками гимнастерке, она ощутила непреодолимую тревогу за его жизнь. В эти секунды она впервые в жизни почувствовала рождение в душе каких-то неизъяснимых чувств. Ей захотелось находиться рядом с ним, защитить его от опасности…
Но тут где-то в нашем тылу прогремели орудийные выстрелы, а впереди взмыли высокие фонтаны разрывов. Зина вздрогнула, а когда прижалась к сыпучему брустверу — увидела в разметанном дыму бросившихся в разные стороны людей: поближе — наших солдат, а у дороги — вражеских пехотинцев. «Где-то там и он», — подумала она с тревогой.
Судорожно хватаясь за ветки лозняка, Зина пыталась выбраться из окопа, чтобы бежать туда, к леску, но за спиной послышался знакомый голос. Оглянувшись, Зина увидела устремившегося к ней бледного, заметно состарившегося ординарца комбата. Страх еще больше усилился. Все знали, что Кузьмич ранен еще на Десне и отправлен в медсанбат. «Боже! Откуда он?» — мелькнула у нее мысль, но, встретившись взглядом с ординарцем, она вспомнила, что накануне уже слышала разговор о том, что Кузьмич, подлечившись, возвратился в батальон.
Оказавшись рядом с Зиной и сделав слабый кивок в ту сторону, куда побежал комбат, Кузьмич тихо, по-отцовски произнес:
— Ты на него не обижайся, что потянулся к тебе… От души это… К людям добрый. Мне вот наказал сидеть в норе… Вот и ты оставайся здесь.
Танки противника прорвались на правый фланг полка. Там разгорелся жестокий бой. Вначале часто стреляли пушки, а затем местность вокруг оглушили несколько сильнейших взрывов. В воздух взлетели куски торфа вместе с росшими на них кустами и хлынули фонтаны бурой жижи. Во все стороны, прижимая пожухлую траву, покатилась взрывная волна.
— Фугасы, — спустя несколько секунд произнес Кузьмич.
— Чьи они? — спросила Зина.
Ординарец помедлил.
— Видать, наши. Чьи еще?
Голос Кузьмича показался Зине тревожным. Ей представился комбат, теперь уже далеко отброшенный ударной волной в сторону, вместе с теми комьями, которые, мелко раздробившись, только сейчас посыпались на землю. Зина решила, что в эти минуты она не имеет права оставаться здесь, в укрытии, а должна немедленно броситься туда, к Василию, к его бойцам, спасать его и всех… «Ведь там есть раненые, а возможно, и он…» — думала она.
Опираясь руками на бруствер, она намеревалась выбраться из окопа, но, встретив на себе взгляд Кузьмича, поняла, что тот не разрешит ей бежать под разрывы.
— Ты малость погоди! Куда теперь?
Ординарец еще что-то говорил, но Зина не слышала. Она мысленно перенеслась в роту Супруна, где вновь и с еще большей силой полыхнуло огнем. Даже здесь, над окопом, на МП комбата зажужжали осколки. Навалившись на бруствер, и Зина и Кузьмич впивались глазами в тот горящий клочок земли, где, очевиднее всего, находился их командир, а когда несколько мин, неизвестно чьих, шмякнувшись рядом, засыпали окоп шипящими осколками, Кузьмич, всполошившись, схватил Зину за плечи и прижал к земле.
— Садись! Еще чего не хватало! — Взглянув вдоль окопа, как бы ища, куда упрятать «сестричку», как иногда он называл Зину, проговорил возбужденно:
— Тут шутки коротки!
Зина поняла ординарца. Покорилась беспрекословно. Сидя на дне окопа, она прижалась щекой к холодной сыпучей стенке и, закрыв глаза, не переставала думать о комбате и бойцах второй роты, которым она в эти минуты не могла оказать помощи.
Кузьмич выпрямился и, наблюдая за участком второй роты и всем правым флангом полка, где с каждой минутой ожесточался ближний бой, время от времени искоса поглядывал на Зину, на ее побледневшее лицо, на длинные, выгоревшие на солнце ресницы, на поблекшие под глазами веснушки.
Зина почувствовала на себе беспокойные взгляды Кузьмича, но когда хотела спросить, чем вызвано его волнение, он каждый раз успевал отвести глаза. «Поди, тоже жалеет», — где-то подсознательно шевельнулась у нее мысль, а во рту почувствовалась такая же терновая терпкость, как и после поцелуя.
По брустверу секанула пулеметная очередь. На лицо, за воротник посыпался песок. Инстинктивно прижимаясь к земле, Зина неожиданно услышала где-то недалеко торопливые шаги и хрипловатую ругань. Прислушавшись к голосу, она догадалась, что на НП появился до этого находившийся в первой роте капитан Рындин. Стряхивая с лица песок, Зина поднялась, но Рындин, как бы не замечая ее присутствия, продолжал громко ругать невесть откуда появившегося телефониста, который, пятясь назад, изо всех сил доказывал, что его вины в потере связи с боевым охранением нет, но Рындин продолжал свое:
— Я тебе покажу, сукину сыну, как нести боевую службу! Спишь ты, что ли?
— Ей-ей, товарищ капитан, не спал! Кричал, пупок надорвал…
— Ты у меня попомнишь, где этот твой пупок! Я те покажу! — И в ту минуту, когда Рындин, преследуя солдата, миновал нишу, в которой, как поняла Зина, тот до того находился, телефон раз за разом длинно запищал. Солдат, чуть не сбивая Рындина с ног, бросился назад. Рындин поспешил за ним.
— Давай крутани! — строго приказал Рындин. И как только солдат прикоснулся к ручке своими заскорузлыми пальцами, вокруг НП грохнули разрывы вражеской шестиствольной минометной установки.
Рвануло землю. По окопам поползло толовое зловоние. Рындин увидел, как солдат, уткнувшись лбом в стенку окопа, видно, стараясь удержаться на ногах, в последние секунды жизни все же наклонился к аппарату и сделал неполный оборот ручкой.
— Да ты что же, твою… — только и успел выкрикнуть капитан, как залп повторился. На этот раз несколько снарядов разорвалось у самого бруствера. Зину отбросило в противоположный угол хода сообщения. Больно ударившись плечом, она почувствовала, как лицо обожгло горячей волной, а глаза и рот забило песком. Куда-то улетела пилотка, волосы смешало с грязью.
Сгоряча подхватившись, Зина увидела, как из того района, где находилось наше боевое охранение, поднялись одна за другой несколько небольших групп бойцов. Пригибаясь, они перебежками направились в сторону роты Супруна. Когда солдаты поравнялись с НП комбата, Зина узнала бежавшего впереди других с автоматом в вытянутых руках старшину Хоменко, решившего нанести боевым охранением внезапный удар по
