девушке стало тяжело, очень тяжело. Он посмотрел на неё, часто моргая, и изумлённо спросил:
— Как ты здесь оказалась?
— На своих двоих пришла. То есть на четырех, — буркнула Балкис и честно добавила: — Правда, мне немного помогли волшебные человечки.
— Волшебные человечки? — Антоний не без труда отстранился, и в его глазах появился суеверный страх. — Но ведь я бы наверняка тебя заметил! Хоть кто-нибудь должен был тебя заметить! — Он нахмурился. — И при чем тут — «на своих четырех»?
— Иногда я превращаюсь в кошку, — в отчаянии выпалила Балкис и потянула Антония к амбару. — Пойдём же! Если ты можешь стоять, значит, и идти сможешь.
Антоний сделал пару шагов, но снова пошатнулся, и Балкис пришлось поддержать его и помочь ему выпрямиться.
— Ты умеешь превращаться в кошку? — переспросил Антоний, широко раскрыв глаза. — Никто не может превращаться в кошку!
— Ой, тогда лучше крепче стой на двух ногах! — взмолилась Балкис.
Антоний не без труда выпрямился, а девушка вспомнила о том, как, будучи кошкой, едва доставала головой до его лодыжки, вспомнила, каким огромным казался ей крестьянский дом, о том, как мёрз у неё живот, когда она бежала по снегу — и конечно, все кругом сразу выросло, а тёплая ночная сорочка плотно прилегла к коже Балкис и превратилась в шерсть.
Антоний вскрикнул и попятился, но ухитрился удержаться на ногах — правда, с большим трудом.
Балкис поспешно превратилась в девушку и бросилась к нему, чтобы поддержать.
— Ты помогал мне, когда мне нужно было набраться сил, — сказала она. — Ты дарил мне свою дружбу и угощал парным молоком. Позволь же мне отблагодарить тебя за твою доброту. Пойдём в амбар.
Антоний послушно побрёл, опираясь на плечо Балкис. Он шёл потупившись, отдавшись на волю целой гаммы чувств — суеверного страха, восторга и ещё кое-каких эмоций, из-за которых Балкис вынуждена была смущённо отворачиваться. По её телу вновь разлилось странное тепло.
— Хватит на меня таращиться!
«Уж не влюбился ли он в меня?» — подумала Балкис, но тут же раздражённо отбросила эту мысль.
— Так ты была Киской, моей маленькой подружкой? — прошептал Антоний.
— И была, и остаюсь ею! А ещё я дура, которой взбрело в голову утешить тебя, когда твои братья подсмеивались над тобой. Если бы я не пришла в дом, они бы тебя на побили!
— Ох, все равно бы побили, — вздохнул Антоний. — Не сегодня — так завтра или послезавтра, не из-за тебя — так за то, что я пролил молоко, или неправильно сказал строчку стихов, или встрял без очереди. — Он гордо улыбнулся. — Ты хотя бы дала мне повод вступиться за тебя и дать сдачи.
Балкис изумлённо глянула на него. Он дал сдачи, но за этого его так жестоко поколотили, и он, оказывается, этим гордился?
— Почему ты не убежишь отсюда? — невольно вырвалось у Балкис, и она тут же стыдливо отвернулась. — Прости, я не хотела. Это не моё дело.
— А тебя чуть на клочки не разорвали за то, что ты хотела меня порадовать, — мрачно проговорил Антоний. — Думаю, ты имеешь право знать, почему я тут живу.
— Потом, — прошептала Балкис. Они подошли к амбару, и она отодвинула засов и приоткрыла дверь. — Постой, — распорядилась Балкис, обернулась, закрыла дверь, задвинула засов. — Сможешь забраться на сеновал? — спросила она, снова подставив Антонию плечо.
— Усни, если можешь, — ласково проговорила она и запела колыбельную, которая на самом деле представляла собой усыпляющее заклинание, призванное даровать Антонию целебный сон.
Но она не успела допеть и первой строчки, как Антоний взял её за руку.
— Я тебе не ответил, — сказал он.
— Как — не ответил? Что ты мне не ответил?
— Ты спросила, почему я остаюсь здесь. — Он закрыл глаза, откинулся на сено и вдруг стал как бы намного старше. — Потому, — устало проговорил он, — что мне больше некуда идти. Какие бы они ни были грубые и жестокие, они — моя семья. Как бы я смог жить без них?
— Куда как лучше, чем живёшь теперь, — с горечью произнесла Балкис. — Поспи, поспи, пусть твои раны затянутся.
Она снова запела, и Антоний закрыл глаза. Балкис вдруг подумала о том, что могла бы вплести в колыбельную ещё одно заклинание, и тогда, проснувшись, Антоний был бы влюблён в неё…
Нет! Балкис умолкла и рассердилась на себя. Зачем ей это было нужно — чтобы он полюбил её? Допустим, он полюбит её, но что в этом будет хорошего, когда она будет понимать, что это — всего лишь действие приворотных чар? «Подожди, — сказала она себе. — Дождись настоящей любви».
«А что, если это и есть настоящая любовь?» — спросил внутренний голос. Балкис не смогла ответить на этот вопрос и вновь запела колыбельную. Антоний стал дышать ровнее и спокойнее. Убедившись в том, что он крепко спит, Балкис провела мокрым платком по тем царапинам, которые ещё не успела протереть, затем расстелила платок на сене для просушки, забралась под плащ, прижалась к Антонию. «Чтобы согреться», — уговорила она себя. И все же она не удержалась и потрогала крепкий бицепс Антония, провела рукой по его груди — и отдёрнула руку, будто обожглась. Балкис закрыла глаза, велела себе спать, но продолжала думать о мужчине, что лежал рядом с нею, и сон не шёл к ней.
Проснувшись, Балкис увидела прямо перед глазами нити домотканого полотна и удивлённо уставилась на эту ткань, гадая, откуда она взялась. Она приподняла голову — и все события вчерашней ночи всколыхнулись в памяти. Антоний смотрел на неё — и Балкис испугалась, но в его взгляде были только нежность и восхищение. И все же девушку вновь обдало волной жара, и это чувство было и пугающим, и прекрасным одновременно.
Внизу замычали коровы.
Радуясь тому, что неловкое молчание прервано, Балкис спросила:
— Тебе не пора их подоить?
— Они могут и подождать немного, — ответил Антоний. — Только-только рассвело, а солнце взойдёт через час.
— Почему ты так смотришь? — резковато спросила Балкис, недовольная собой из-за того волнения, что сильнее овладевало ею. — Женщин ни разу не видел?
— Видел, но редко, — признался Антоний. — Это случается только тогда, когда мы спускаемся в город, на ярмарку — после урожая и весной, когда сходит снег. Но мне никогда не доводилось видеть такой хорошенькой девушки, как ты.
Это было сказано спокойно, без тени лести, а Балкис все же затрепетала, но сумела усмехнуться и проговорила:
— Если бы ты видел больше девушек, я бы не показалась тебе красавицей.
— О, не думай так, — покачал головой Антоний. — Я бы все равно решил, что ты красива, потому что это так и есть.
Балкис посмотрела ему в глаза и поняла, что он не лжёт. Она заставила себя отвернуться, подумав о том, что Антоний — воплощённая наивность.
— Наверняка того и гляди явятся твои братья, чтобы вывести скот.
— До восхода солнца они не придут, — возразил Антоний. — Зимой только я встаю в такую рань.
Балкис повернула голову и устремила на него возмущённый взгляд, но заставила себя улыбнуться.
— Неудивительно, что ты не смеешь уйти. Как они только обойдутся без тебя?
Антоний в тревоге взглянул в сторону двери. У Балкис сердце ёкнуло — она и не думала, что он примет её слова всерьёз, и сама ответила на заданный вопрос:
— Но ведь, с другой стороны, покуда ты был маленький, каждый из братьев, в свою очередь, должен был научиться доить коров. Верно?
— Верно, — подтвердил Антоний. — Но они так давно этим не занимались…
— А я уверена: этот навык не забывается.
