забыть шумиху вокруг интерферона? А сколько раз пресса находила лечение от рака, правда, не со стопроцентной уверенностью. Когда же все убеждались, что очередное лекарство оказывалось халтурой, пресса все равно не унималась, а работяги-врачи, первыми поняв безрезультатность очередного «открытия», вынуждены были бороться еще и со взрывами отчаяния, увы, неизбежными в подобных ситуациях.
Дело в том, что истины, именно истины, и не было в отчетах журналистов: прогресс в лечении рака ничтожен, работа продвигалась безумно медленно. И вообще пресса предпочитала писать о медицине в духе высокой драмы, как обо всех сферах, где шло противоборство. «Война с раком», «Борьба против детских болезней, калечащих ребенка» или «Продолжается борьба против болезней сердца». И никогда никому не приходило в голову, что только одна противоборствующая сторона действует сознательно, а злокачественные клетки понятия не имеют, что они с кем-то борются.
Логан лежал на траве, закрыв глаза, и улыбался. Забавно, пресса почти всегда заставляла его чувствовать жалость к раку. Эти бесконечные поиски начал добра и зла только назойливо дразнили эту бедную, несчастную болезнь.
— Эй, простите! — Дэн открыл один глаз, прищурился, неясно видя чей-то силуэт. Парень с бейсбольной перчаткой склонился над ним.
— Да?
— Не хотите поиграть? — Он кивнул в сторону площадки. — Двое парней ушли.
Предложение показалось соблазнительным. В свое время Логан неплохо играл.
— Не знаю. — Он поднял босую ногу. — Я как-то не очень для этого одет.
— Да не волнуйтесь, мы же не профессионалы.
— А найдется для меня перчатка?
— Можете взять мою.
Логан оказался одним из лучших игроков на поле. Все держались очень напряженно, потому что играли мало, только по выходным, и было забавно смотреть, как они буквально готовы были вцепиться друг в друга при каждом неверном шаге или упущенной возможности.
При двух первых подачах они вообще игнорировали Логана и задвинули его в самый дальний угол, но, когда он наконец добрался до биты и сделал потрясный удар, его тут же возвели в сан героя. Чуть позже он сидел на шаткой скамейке рядом с Робби.
— Хороший удар, вы берете мяч так же здорово, как и бьете.
— Это зависит от того, трудный ли мяч.
— Я хочу вас передвинуть вперед.
— Согласен.
— Вы отсюда? Мы играем здесь каждое воскресенье.
— Я только что переехал.
— Да? Так вы работаете на правительство?
Никогда раньше вопрос не формулировался так честно.
— Да, похоже, что так. Я врач из института рака.
Это произвело впечатление на нового знакомого, и он присвистнул.
— Неплохо.
— А вы?
— Я — адвокат. У нас тут четыре или пять юристов. А также парочка помощников из конгресса и несколько бухгалтеров. Мы все здесь живем. — Он помолчал. Вдруг его осенило. — Да, у нас есть и доктор, Брюс Райан. — Он указал на длинного, как рельс, парня в очках, который тренировался на третьей линии. — Я вас познакомлю.
Во время подачи он выполнил свое обещание.
— Итак, — сказал Брюс Райан, — значит, вы в институте рака? — Логан заметил, что в этой фразе прозвучал мрачный вызов, а не тепло по отношению к коллеге.
— Да, а вы?
— Я просто рентгенолог, работаю в городской больнице Принца Уильяма в Манассасе.
— Там хорошие условия.
— Да, я делаю хорошие деньги.
Что можно сказать в ответ на такое?
— Рад слышать.
— Я знал одного парня из АИРа.
— Правда? А кого?
— Я встречался с ним как-то на приеме несколько лет назад. Он был первогодком, не могу вспомнить его имя. Купер, что-то в этом роде.
— Не слыхал. Наверное, он уже не работает.
— Кажется, Куперман. Очень энергичный парень. Он вел протоколы.
Логан снисходительно улыбнулся.
— Нет, это невозможно. Первогодки не работают на протоколах. У нас более неприятная работа.
Тот покачал головой.
— Нет, я хорошо помню. Потому что меня это тоже очень удивило.
— Ну, — пожал плечами Логан, — я не собираюсь с вами спорить.
— Во всяком случае, это неслабое местечко под девизом: «каждому свое». Парни вроде вас получают славу, а парни вроде меня делают деньги.
Логану уже не раз приходилось сталкиваться с подобной недоброжелательностью с того самого момента, как он решил перейти в институт рака. И главным образом со стороны врачей. Из Клермонта если и переходили куда-то, то туда, где можно делать большие деньги. И он понимал, что это своего рода самооправдание, зависть, маскируемая напускным нахальством. Логана это разозлило, захотелось ответить в том же духе и даже похлеще.
Но в голову ничего не приходило.
— Я воспринимаю это иначе. И никто вас не заставляет давать обет бедности.
Райан улыбнулся.
— Не относитесь так к моим словам. Возможно, некоторые считают, что это как раз очень хорошо.
Логан почувствовал, что этот парень ему не просто не нравится, а еще и удивляет его.
— Да, в самом деле, — сказал холодно Логан, — многие так считают. Вы правы, и они правы.
В это время подающий вошел в центр.
— Так как вас зовут, скажите мне еще раз? — спросил Брюс Райан. — Дэн Логан?
— Да, первые буквы «Д» и «Л». Написать?
— Не беспокойтесь. — Брюс повернулся, чтобы выйти на поле. — Я просто так, на случай, если когда-нибудь доведется снова услышать.
Логан, пошел за Робби.
— Слушайте, мне пора идти.
— О, правда? — Парень явно огорчился. — Ну что ж, смотрите, мы здесь каждое воскресенье. Так что знаете, где нас искать.
— Спасибо.
Когда Логан ушел с поля, он решил зайти в «Баскин Роббинс». И еще ему захотелось выяснить, кто это — младший сотрудник Куперман.
К концу лета Даниэл Логан ориентировался в институте как у себя дома. Он понял: от него требуется не более того, что он сам требовал от себя, — усердная работа, и чем больше, тем лучше.
— Это место, — сказал ему Сеф Шейн во время одной из бесед, которые проводились все чаще, — последняя стадия в системе отбора. Как и Бог, институт помогает только тем, кто сам помогает себе.
Распорядок жизни Логана был таким же, как у всех младших сотрудников: три дня в неделю — работа в больнице, два других — в клинике с протокольными пациентами, которые лечились амбулаторно, а в промежутках — отбор новых кандидатов на лечение. Однако из всех младших сотрудников только работа
