— А если это не поможет? — спросила она.
Стиллман нахмурился, как будто они говорили о неприятности, о которой даже думать не стоит.
— Ну что ж, тогда, — ответил он, — тогда есть выбор: химиотерапия и еще экспериментальные варианты. Итак, — сказал он ей теперь, когда они спускались в лифте, — а как ваши дети?
— Хорошо, спасибо. Они об этом, конечно, не знают.
— Да, я догадываюсь.
— Я говорила об этом с Джоном, и мы решили, что пока им не стоит рассказывать.
— Понятно.
Она посмотрела на доктора. Он уставился в потолок. Она всегда хорошо чувствовала людей, гораздо лучше, чем ее муж. Но в этом случае не надо быть особо тонкой натурой, чтобы понять — этому типу безразличны ее дети.
— А у вас есть дети, доктор?
— Хм, в общем-то да, есть.
— Мальчики, девочки?
— Два мальчика.
— Сколько им?
Он поколебался.
— Четырнадцать и двенадцать, я думаю. Они живут со своей матерью.
Он думает? После первой встречи она готова была как-то объяснить его манеру поведения, оправдать робостью или неловкостью из-за ее положения. Иногда, в последние годы, она ошибалась. Но нет, сейчас нет. Грегори Стиллман, возможно, талантливый специалист по раку, как его повсюду рекомендовали, но едва ли она выбрала бы его в друзья.
Они вышли из лифта в большой освещенный холл. Сегодня здесь никого.
Почти всех сотрудников отпустили на десять дней, объяснив, что надо подремонтировать оборудование.
— Но я надеюсь, никому не отказали в лечении из-за меня?
— Не думаю. Скорее всего, их просто направили в другое место.
Вдруг дверь в дальнем конце комнаты резко открылась, и невысокий смуглый человек в халате направился к ним, широко улыбаясь и протягивая руку.
— Извините меня, пожалуйста, — сказал он. По акценту она поняла, что он грек. — Я не ожидал вас так скоро.
— Миссис Риверс, — сказал Стиллман, — это доктор Андриадис, директор нашей радиационной терапии.
Он взял ее руку, улыбка не сходила с его лица.
— Я большой поклонник вас обоих — и вас, и вашего мужа.
— Спасибо.
— Доктор Стиллман уже объяснил предстоящую процедуру?
— Да, объяснил. — В конце концов, это несложно. Идея заключается в том, чтобы убить раковые клетки, поразив их радиационным лучом. Такие специфические детали, как то, что их источник радиоактивности — кобальт-60 и его луч, состоящий из питаемых энергией фотонов, ее не интересовали. Она знала одно: луч на своем пути здоровые клетки убивает так же, как и больные.
— Ну а теперь, первое, что надо сделать, — это нанести красные полосы на вашу кожу. И боюсь, они не смоются две недели. Но они необходимы, потому что по ним мы должны целиться в одно и то же место.
Она почувствовала себя бодрее от его уверенного тона.
— Я понимаю. Это я переживу.
— Я говорю пациентам, что в этом ничего плохого, если не ходить на пляж. — Он снова улыбнулся. — Но в такую жару, может, и правда это не так легко.
Он провел их в приемную, просторную комнату, где стояли четыре внушительных аппарата, отделенные друг от друга бетонной перегородкой. Здесь их ждали два медика, мужчина и женщина.
— Вот здесь мы и будем работать, — сказал Андриадис. — Но сначала я попрошу вас надеть халат. Раздевалка здесь.
И, только когда она оказалась в комнате за закрытой дверью, на нее навалился страх. В ужасе она думала, что отдала свою жизнь в руки этих людей! Она разрешила им нацелиться на ее тело аппаратом из научного японского фильма пятидесятых годов! Она больше не могла храбриться. Почему, ну почему она не настояла, чтобы Джон приехал вместе с ней?
Но нет, конечно же, нет. Это невозможно.
— Я готова, — сказала она через минуту, выходя из раздевалки.
Доктор Андриадис, казалось, почувствовал то, что она сейчас переживает.
— Незачем волноваться. Все будет прекрасно. Мы здесь для того, чтобы вам помочь.
Когда она прошла с ним к аппарату «Кобальт-60», то взглянула на доктора Стиллмана. Он равнодушно стоял в стороне. И вновь, еще сильнее, чем прежде, ей захотелось, чтобы на месте этого человека был кто-нибудь другой.
Когда Сабрина открыла в тот вечер дверь, Логан стоял на пороге с охапкой подсолнечников.
— Это чтобы ты не забывала, кто солнце твоей жизни, — объявил он. — Марджори Роум я послал розы.
Она засмеялась.
— И я тоже. — Из-за спины она вынула два больших пакета конфет. — Это чтобы ты не забыл, кто сладость твоей жизни.
Он разбросал цветы по полу в гостиной и обнял ее.
— Как всегда, у меня есть кое-что получше.
Не прерывая поцелуя, она ногой закрыла дверь.
— Знаешь что, Сабрина, — сказал Дэн, чуть отстранясь, — я почти весь день летал как на крыльях и с трудом сдерживался, чтобы не рассказывать всем подряд о том, что случилось.
— Я понимаю.
Он засмеялся.
— Мне тоже хотелось бросить им в лицо эту новость. А когда ты собираешься увидеться с Рестоном? — напомнила она ему.
— В девять у него. — Он посмотрел на часы. — Держу пари, тебе хотелось бы стать маленькой итальянской мухой и усесться на стене в его гостиной.
— Да, тогда бы я тоже его увидела. Хотя у мух очень узкое поле зрения. Может быть, в таком случае он бы мне больше понравился?
Вдруг он вспомнил.
— О, мне надо кое-что тебе показать. — И вынул из нагрудного кармана письмо. — Вот после этого и не верь в судьбу.
— А что такое?
— Вынул из своего почтового ящика днем.
Он передал Сабрине письмо. Она тут же узнала конверт — точно такой же, как тот, что пришел от немецкого старика-химика два месяца назад. На этот раз письмо было длиннее первого, почти целая страница исписана старательным старомодным почерком.
«Уважаемый доктор Логан!
Приветствия и наилучшие пожелания. Я был очень рад получить от Вас письмо тридцать первого мая. Работа, которую Вы делаете, мне кажется очень интересной. Пожалуйста, дайте знать о Ваших результатах. Или назовите публикации, которые я мог бы почитать.
Вы спрашиваете меня о работе, которой мы занимались очень давно. Она велась под руководством японца Микио Накано».
