Он оглядел ее долгим взглядом. Потом снова уставился на записку.
— Я могу сказать вам, кто я. Я из Американского института рака.
Если бы ее спросили, сколько ему лет, она бы сказала — девяносто. Лицо, испещренное сеткой глубоких морщин, белые как снег волосы.
— Американского?
Она кивнула.
— Я вам писала письма. Я занималась тем же исследованием, что и вы в свое время. С доктором Логаном. А почему вы не заговорили со мной там?
Он пропустил мимо ушей ее слова.
— А вы кто? Его помощница?
Сабрина была достаточна умна, чтобы не обидеться. Похоже, старику никогда не приходилось работать с женщиной на равных.
— В общем, да.
— Я очень стар. Я не люблю гостей.
— В своих письмах вы спрашивали о нашей работе. И поскольку я оказалась в Кельну, то подумала, что могу кое-что рассказать вам. — Не умея врать даже по мелочам, она заставила себя делать это, иначе ее могли просто выставить за дверь.
Его бледно-голубые глаза раскрылись шире.
— О да, я сделаю исключение.
Без слов он провел ее через прихожую в гостиную своей маленькой квартирки. Она вспомнила жилище своей бабушки в Ливорно. Такая же тяжелая мебель конца столетия, странный набор восточных ковров на полу, такой же удушливый запах пыли, исходящий от полок, уставленных тяжелыми книгами в коже.
— Извините, — сказал старик, поворачиваясь к Сабрине почти галантно. — Домработница приходит только раз в неделю. Может, чаю?
— Нет, спасибо.
Он сел на стул с жесткой спинкой. Она заметила на столе перед ним электронную шахматную доску. Партия была на середине.
— Вы играете?
— Немного.
— Хотите сделать ход? — Он повернул к ней доску.
Слегка покраснев, Сабрина изучила позицию. Она не была готова к такому испытанию. Но сделала ход.
Он улыбнулся.
— Хорошо. Очень хорошо. — Он посмотрел на Сабрину. — Теперь расскажите мне о вашем курсе. Ваш доктор Логан не сообщил никаких деталей.
— Мы получили, — ответила она осторожно, — очень обнадеживающие результаты. Лекарство действует. И в этом нет сомнений.
Он подался вперед так взволнованно, как отъявленный болельщик на соревнованиях.
— Так, понимаю.
— Но, к несчастью, очень высокая токсичность.
— Конечно. Как всегда. Сколько было женщин на курсе?
Итак, она начала с самого начала, широкими мазками нарисовала картину лечения соединением Q. Опустив лишь финал — уничижающий. Казалось, она намеренно давала ему понять, что эксперимент продолжается и что они с Логаном работают дальше.
— И вот поэтому я хотела спросить о Микио Накано, японском химике. Вы писали о нем с восхищением. — Ей показалось, что он испугался.
— Да? Может, и писал.
— Расскажите, что с ним случилось? И с его работой.
Он покачал головой.
— Нет-нет, я не знаю. После того как он ушел из нашей лаборатории, я его не видел.
Она с любопытством посмотрела на Кистнера.
— Ну, — напомнила она, нащупав в кармане ксерокопию письма, — вы же кое-что писали доктору Логану. Писали. — Она посмотрела на страницу. — «Я знаю, что он не прекратил работу над этой проблемой». Разве нет, господин Кистнер?
Он снова покачал головой.
— Это было очень давно. Извините.
— Но как вы узнали? — настаивала она. — До вас дошли какие-то слухи?
— Нет, ничего не слышал. Я очень старый. — Вцепившись в ручки кресла, он медленно заставил себя подняться. — Иногда я что-то пишу и сам не знаю почему.
Сабрина поняла: надо уходить.
— Извините, я вас утомила своими вопросами. Но мне это очень важно. Вы не знаете, что стало с этим человеком, Накано?
— Нет. Я очень извиняюсь, мисс. — Кистнер взяв палку, направился к двери.
Сабрина вынула свою визитную карточку.
— Пожалуйста, — она протянула ему, — еще одна просьба. Если вдруг что-то вспомните, будьте добры, дайте мне знать.
Он поднес карточку близко к лицу и сощурился. Потом удивленно повернулся к ней.
— Институт Регина Елена в Риме?
Она кивнула.
— С нашим исследованием вышли проблемы. Знаете ли, меня больше не захотели держать в институте. И доктора Логана тоже.
Настроение Логана слегка поднялось, когда он начал работать. По крайней мере, он пару часов в день должен был проводить с оборудованием Р-3, надежно изолированным от основной лаборатории. Здесь жил вирус спида. И надо было работать очень осторожно и тщательно. Любая ошибка грозила обернуться несчастьем. Не зря правила не разрешали держать острые предметы при себе, ничего нельзя вынести из комнаты без предварительной и весьма тщательной очистки. Так что его депрессия была непозволительной роскошью.
Да, он работал, но без малейшего элемента творчества. С тем, что делал Логан, мог справиться любой биохимик, образованный техник. По сути, его функция сводилась к приготовлению растворов, записи датчиками их действия на нормальные клетки и вирусы с целью установить, является ли разработанная здесь технология новым словом. Он не питал иллюзий, что обнаружит солидные данные, подтверждающие этот тезис.
Только после отработки положенных часов он мог заняться своим делом — соединением Q.
Однако примитивные условия смущали и стесняли его. Там, где он работал раньше, можно было в любой момент получить животных с опухолями. Здесь их надо было заказывать в специальной лаборатории в Массачусетсе. Причем их только разводили, но не обрабатывали. Плата, естественно, из своего кармана. Логан решил выбрать крыс с ослабленной иммунной системой по пятнадцать долларов за штуку (значит, девяносто долларов плюс перевозка минимальной партии из шести штук). Это составляло всего треть стоимости кроликов. Чтобы заразить их раком, нужна цепочка опухолевых клеток человека, их поставляло одно учреждение в пригороде Вашингтона — Американская коллекция тканей.
— Боже мой! — воскликнул Логан, заполняя бланк, — звучит так, будто речь идет об изящном нижнем белье для дам. Я даже не знаю, как вырастить опухоли у этих проклятых крыс. Никогда не делал такую работу.
— Я делал, — насмешливо бросил Перес.
— Ну что ж, значит, ты, — Логан старался смягчить ситуацию, — мне поможешь.
Перес хотя и не обладал дипломом по химии, но обладал здравым смыслом. Он ухватил главное — даже если теоретически возможно создать такое лекарство, то шанс, что это случится в этом несчастном
