Пикассо, вот я и подумал: черт возьми, чем больше впутать тебя в это дело, тем вернее ты будешь держаться нас.
– Боже, я польщена! Кто покупатель?
– Так я тебе и сказал! Мечтаешь выдавить меня из дела? Он – мой клиент. Довольствуйся своими.
Он. Мужчина. Один. Это сужало круг поисков, хотя совсем на чуть-чуть.
– Вижу, ты своего не упустишь.
– Ты не носишь оружия, – заметил он, пряча пистолет.
– Оружие для громил, которые не умеют сделать дельце чисто. И потом, оружие злит людей.
Он склонил светловолосую голову.
– И ты здорово злишься?
Она вдруг поняла, что сидит так, что ее лицо находится на уровне его ширинки. Не слишком хорошая идея, учитывая тот факт, как он ест ее глазами. Поэтому она встала.
– Хотелось бы знать, ты воображаешь себя неотразимым или имеешь в запасе то, что действительно меня интересует: разумный план.
Николас снова оглядел ее с ног до головы, она изо всех сил постаралась не передернуться от омерзения. В общем-то он неплох собой, но разве можно сравнить его с Риком. Такого, как Рик, нет на всем белом свете, и если они даже расстанутся, вряд ли она захочет встречаться, а тем более спать с другим мужчиной.
Наконец Николас присел на подлокотник дивана.
– Если я расскажу тебе, назад дороги не будет. Посмей только поморщиться – и ты труп.
Саманта немедленно нахмурилась.
– Я думала, что уже в деле. Для чего тогда нужно было воровать гребаные бриллианты?
– Верно, – улыбнулся он, – но я хотел убедиться, что ты все понимаешь. И если все пройдет хорошо, учитывая твои таланты и репутацию, мы согласились разделить полученную долю на семь частей.
– И отец тоже согласился?
– Тоже.
Отец редко соглашался расстаться с деньгами. Значит, должно быть, действительно работал на Интерпол.
– Сколько это составит?
– После сдачи товара – по два с половиной миллиона каждому. Сюда не включены Хогарт, Пикассо и драгоценности. Ты тут ни при чем.
Она и не хочет иметь на своей совести плату за эти бриллианты.
– Евро или доллары?
– Добрые старые американские доллары.
Быстро произведя в уме вычисления, она прикинула общую сумму похищенного.
– Сто семьдесят пять миллионов. Вы что, решили грабануть американское казначейство?
– Подписываешься?
– А ты гарантируешь мою долю?
– В жизни гарантий не бывает, Сэм, и ты это знаешь. Если работа окажется успешной и никто не попытается выкинуть какую-то пакость, ты получишь долю.
– Тогда я в деле.
В душе она сожалела, что не попробовала жестче поспорить с собой насчет моральных принципов, прежде чем согласилась на грабеж. Но ей до смерти хотелось узнать, что это за дело такое. И она уже предвкушала новый прилив адреналина. Прошлой ночью всё прошло чертовски легко и напомнило, как она стосковалась по настоящей работе.
– Итак, в чем суть операции.
– Прежде всего, позволь напомнить, что если копы, Интерпол или ФБР услышат хоть слово, я убью твоего отца, твоего дружка и всех твоих близких.
– Это еще что такое, черт возьми? – возмутилась она, сражаясь с противоречивыми приливами паники и адреналина. – Ты сказал, что убьешь меня, если не соглашусь. Но прости, об этой работе знают еще шестеро плюс заказчик, и, возможно, куда более подробно, чем я. Лично я не продам. Остальное – твоя проблема.
Ник медленно кивнул:
– Достаточно справедливо.
– Итак, в чем суть гребаного дела?
– Скрипка Страдивари. «Мадонна с младенцем» Беллини. «Венера и Адонис» Тициана. «Вид Толедо» Эль Греко и «Вашингтон, переходящий реку Делавэр» Льютца. Как тебе сумма, за пять минут работы?
Саманта похолодела.
– Вы собираетесь обчистить Мет?
