— Как же в таком случае предпочитаешь называть все эти произведения эпистолярного жанра? Письмами искренней симпатии?
Энн слегка нахмурилась и вернула листок на место.
— Все это лишь шутка. Ровным счетом ничего серьезного.
— Почему? Потому что тебя обручили в возрасте трех дней? — не унималась Полин и даже скептически покачала головой. — По-моему, для тебя давний семейный договор значит еще меньше чем для твоих поклонников.
— Полин, с какой стати ты вдруг решила читать мне мораль? — Энн обиженно надула губки и быстро сложила письма в стопку. — К твоему сведению, у меня нет поклонников, да и ничего предосудительного я не делаю.
— И вообще, — вступила в спор Тереза, — не напомните ли, когда Энни получила последнее письмо от лорда Хэлферста?
— Никогда! — в один голос воскликнули подруги и весело рассмеялись.
Энн тоже засмеялась, хотя ей самой разговор вовсе не казался забавным. В сказках жених спасал невесту, ради любимой бесстрашно сражался с ведьмами и убивал драконов. Написать письмо, пусть даже из забытого Богом Йоркшира, — подвиг несколько меньшего масштаба.
— Да, — подтвердила она. — К сожалению, за долгие девятнадцать лет не пришло ни одной записки, ни единого слова. А потому не желаю больше выслушивать нелепые замечания по поводу суженого- овцевода. — Для большей убедительности она слегка наклонилась. — Джентльмену прекрасно известно, где протекают мои дни. Если сам он предпочитает жить как можно дальше от Лондона, то остается лишь пожелать герою удачи.
Тереза вздохнула:
— Так что же, замуж не собираешься? В ответ Энн похлопала подругу по руке.
— Видишь ли, я надежно обеспечена ежемесячным содержанием; благодаря министерской должности отца провожу большую часть года в Лондоне, да еще в окружении лучших подруг, о которых только можно мечтать; получаю по три приглашения на каждое светское событие, причем в разгар холодной зимы. Если это не совершенство, то, что же тогда считать совершенством?
Полин покачала головой:
— Ну а как же все-таки насчет маркиза-овцевода? Неужели бедняга иссохнет и сгинет в своем дремучем Йоркшире? А если когда-нибудь решит жениться, то разве не на тебе?
Энн вздрогнула. Мисс Гамильтон отличалась редкой способностью находить на чужом пути опасные камни.
— Решения этого господина меня не касаются.
— Может быть, суженый погибнет смертью храбрых при стрижке овец? — предположила Тереза.
— О, я вовсе не желаю лорду Хэлферсту зла, — поспешно возразила Энн. О, небеса! Да ведь если, не дай Бог, с маркизом приключится что-нибудь неладное, мгновенно рухнет единственная защита, до сих пор кое-как спасавшая от неумолчного ворчания матери о необходимости сделать выбор и выйти замуж. Пока что удавалось успешно прикрываться неведомым женихом-маркизом. Брак без его согласия оказался бы нарушением норм приличия. — Джентльмен мне очень нравится на расстоянии — чем дальше от Лондона, тем лучше.
— Хм, — усомнилась Тереза. — Это сейчас ты так рассуждаешь, но…
В этот момент дверь гостиной открылась.
— Энн, немедленно иди сюда! — прошипела мать.
Леди Дэвен выглядела очень бледной и встревоженной, и Энн с ужасом решила, что с отцом что-то случилось. Она мгновенно вскочила и подбежала к двери.
— В чем дело, мама?
— Он здесь! — изрекла графиня, даже не удостоив подруг своей дочери взгляда. — Но почему ты в этом платье? Куда делось новое, голубое?
— Мама, о чем ты? — Энн выразительно посмотрела на молодых леди, без слов умоляя о прощении. — Кто здесь? Папа?
— Нет, он! Лорд Хэлферст!
У Энн перехватило дыхание, а Тереза и Полин изумленно воскликнули:
— Что?! — Хватит медлить! — строго одернула мать, схватила дочь за руку и потащила по коридору.
— Что он здесь делает? — В голове Энн роились сотни вопросов, но в слова воплотился лишь один- единственный, самый важный.
Леди Дэвен раздраженно взглянула на дочь.
— Пока что это никому не известно. Спросил тебя. Бедняга Ламберт растерялся и не знал, что делать, но, к счастью, хотя бы догадался проводить нежданного гостя в утреннюю комнату.
Суженый ждет в утренней комнате! Овцевод, Маркиз Хэлферст. Тот самый толстый, лысый, неряшливый, низенький, дурно пахнущий овцевод, которому родители пообещали отдать ее в жены. За все девятнадцать лет жизни она еще ни разу не видела этого ужасного человека.
— Ой, сейчас упаду в обморок, — пробормотала Энн.
— Ни в коем случае. Сама во всем виновата: незачем было так себя вести. Скорее всего, он приехал, чтобы от тебя отказаться.
Энн заметно оживилась.
— Правда? — Теперь, когда в Лондон явился неведомый маркиз, даже перспектива выслушивать постоянные напоминания матери о необходимости выйти замуж за другого уже не казалась столь мрачной.
Перед закрытой дверью утренней комнаты они остановились.
— Даже не сомневайся, — убежденно прошептала графиня. — И постарайся вести себя прилично. — Она открыла дверь и пропустила дочь вперед.
— Вести… — закончить Энн не успела, поскольку дверь резко захлопнулась.
Он стоял возле камина и грел руки. Пару мгновений Энн видела лишь профиль. Не лысый, не низенький, ничуть не толстый, в темном, ловко облегающем сильную фигуру сюртуке. Почему-то внезапно пришло на ум слово «аристократ» — в старинном, элегантном смысле.
— Вы Хэлферст? — неожиданно для, себя выпалила Энн и покраснела.
Гость быстро обернулся, чем вызвал легкое движение воздуха. Темно-серые глаза, на лбу влажная от снега прядь. Волосы иссиня-черные, как уголь. Он смотрел пристально, в упор, с заинтересованным вниманием, от которого перехватило дыхание.
— Да, Хэлферст.
Ответ прозвучал отрывисто, почти резко, хотя трудно было определить, отчего именно: от изумления или от раздражения.
— Леди Бишоп, полагаю?
«Совсем не безобразен», — мысленно отметила Энн, глубоко вздохнула, взяла себя в руки и присела в запоздалом реверансе.
— Что… что привело вас в Лондон, милорд?
— Снеговик, — лаконично, ровным голосом ответил гость.
— Прошу прощения?
Маркиз достал из кармана в несколько раз сложенную газетную страницу и сделал несколько шагов навстречу Энн.
— Снеговик?
Осторожно, стараясь не коснуться руки маркиза, Энн взяла листок. Глупо, конечно, но прикосновение сделало бы присутствие жениха неоспоримо… реальным. В свете камина на указательном пальце сияло кольцо с огромным рубином. Фантастические отблески придавали сцене мрачный средневековый колорит. Энн с опаской заглянула в смуглое, четко очерченное лицо, но наткнулась на непроницаемое выражение. Медленно развернула потертую бумагу и побледнела.
— О! Я… ах… видите ли, леди Уислдаун невероятно преувеличивает.
— Понимаю, — едва слышно пробормотал гость. Почему-то от тихого голоса по спине поползли
