— И не останавливайся, Макс. Ни на одну минуту не останавливайся. — Генерал склонился над картой. — Сегодня, видимо, нам не удастся достигнуть Березовска, а завтра… Завтра к вечеру я жду твоего доклада о взятии этого города.
10
К полудню напряжение боя достигло своей высшей точки. Над передним краем обороны батальона Кожина и других подразделений полка стоял сплошной гул и треск. Все впереди затянуло черным дымом, и Потапенко из своего НП уже не мог видеть, что делается на поле боя. Семен Петрович вышел из блиндажа на воздух и, остановившись на высотке, возле расщепленной сосны, стал всматриваться в сторону автострады. По всему было видно, что основной удар немцы наносили по первому батальону. Хотя Кожин несколько минут назад и доложил, что его батальон держится, но Потапенко понимал, что держится он из последних сил.
Сквозь непрерывный треск пулеметов и грохот рвущихся снарядов командир полка услышал приглушенный, все нарастающий гул. Семен Петрович поднял голову и увидел, как из густых, свинцово- сизых облаков вываливались самолеты с черными крестами на крыльях.
Они начали бомбить передний край обороны и тылы его полка. Свистели и рвались бомбы, а Семен Петрович смотрел вперед, туда, где истекал кровью первый батальон. Кожину нужно было немедленно помочь. Но чем? В резерве не было ни одного взвода. Все брошено на передний край.
— Семен Петрович, ты что, не в уме?! — крикнул Воронов, появившийся в ходе сообщения, и потянул Потапенко за полу.
— Сейчас, Антоныч, — ответил Потапенко и начал спускаться с высотки.
В это время недалеко от него разорвалась бомба. Семен Петрович пошатнулся, одной рукой схватился за грудь, а другую поднял вверх, как будто хотел дотянуться до вершины расщепленной сосны, сделал шаг, другой и… упал на бруствер.
Воронов и выскочивший из землянки адъютант подхватили его на руки и бегом внесли в блиндаж, уложили на топчан.
Вскоре туда же прибежали начальник санитарной службы полка Карпов и военфельдшер Светлова. Они осторожно сняли с него шинель и стали осматривать рану.
Здесь же находился недавно прибывший в полк заместитель командира полка, временно исполняющий обязанности и начальника штаба (тот неделю назад был тяжело ранен и отправлен в госпиталь), Сергей Афанасьевич Петров.
Воронов помогал раздевать командира, то и дело справлялся у доктора: «Ну как? Это очень опасно?» По каждому движению медиков, по выражению их лиц он пытался определить, насколько опасна рана для жизни командира.
Петров ходил из угла в угол. Несколько раз вынимал папиросы, пытаясь закурить, но, спохватившись, снова засовывал их в карман. Он хмурился, но не только потому, что случилось несчастье с командиром. Причина была и в другом. Уже целых два месяца Сергей Афанасьевич был молчалив, раздражителен, хотя и неплохо выполнял свои обязанности. Началось это со Смоленска. В то время он командовал полком. В одном бою, когда немецкие танки прорвали первую линию обороны, во втором батальоне поднялась паника, полк без приказа оставил позиции, отступил. За это подполковник Петров был снят с должности, понижен в звании до майора. Больше месяца находился он в резерве, а потом был послан к Потапенко заместителем.
Это строгое наказание Петров сперва принял как должное. Приехав в полк, он с головой ушел в работу. Все силы и знания отдавал делу. Но чем дальше, тем труднее было сознавать, что ему чуть ли не сначала приходится начинать свой путь, что его сверстники и однокурсники по академии уже дивизиями командуют, а он… Успокоение майор Петров находил только в самые горячие часы боя, когда было не до обид, не до честолюбия. Тогда все — от командира до солдата — казались ему хорошими, заботливыми людьми. А когда затихал бой и он оставался один со своими мыслями, все представлялось ему в мрачном свете. Он снова делался молчаливым, хмурым и думал только о том, как несправедливо обошлись с ним, как сильно обидели его. И ведь он понимал, что в такое время глупо думать о личных обидах, но ничего не мог поделать с собой.
— Его надо немедленно эвакуировать в госпиталь, — сказала Нина, когда Потапенко была оказана первая помощь.
Услышав эти слова, Петров подумал: «Если не умрет, то по крайней мере надолго выйдет из строя. Кто будет командовать полком? Кого назначат вместо него?»
— Перестаньте, Светлова! У человека перебит позвоночник, а вы… — тихо буркнул доктор и, вынув из кармана папиросы, пошел к двери.
У выхода его остановил комиссар.
— Почему вы против эвакуации? — с тревогой спросил он.
Военврач взял Воронова за руку, и они вместе вышли из блиндажа. Закурив и несколько раз подряд жадно затянувшись пахучим дымом, военврач наконец ответил:
— Ему осталось жить один, от силы два часа.
— Вы с ума сошли, Карпов! Вы!.. Я сейчас же вызову санитарный самолет! — рассердился Воронов.
— Иван Антонович, дорогой! Вы же знаете меня. То же самое вам скажет любой врач.
Но тут из блиндажа выбежала Нина и позвала комиссара:
— Командир пришел в сознание. Хочет видеть вас.
Все вернулись в блиндаж. Потапенко лежал на правом боку и почти не дышал. Лицо его было белое как полотно.
Воронов сел рядом с ним и с тревогой стал смотреть в болезненное лицо командира.
Вдруг до его слуха, как из подземелья, донеслись слова:
— Это ты, Ваня?
— Я, Петрович. Я, Семен.
— Прощай, друже… Жаль. Не довелось…
Комиссар молчал. Не хотел говорить лишних слов. Не хотел лгать, успокаивать командира, видя, что тот действительно доживает последние минуты.
— Ваня… Слышишь, Ваня? — снова заговорил командир. — Скажи моим хлопцам, щоб воны не журились… Щоб дрались як те черти… Скажешь?
— Скажу, Семен. Скажу.
— И еще скажи… нельзя нам отдавать Москву ворогу… Никак нельзя…
Силы оставляли командира, и он говорил все тише и тише. И все же ему хотелось сказать еще многое. В последние минуты жизни он хотел напомнить своим товарищам о самом главном, сделать то, что считал недоделанным.
— А зараз… покличь до мэнэ того «чубатого дьявола». Пускай он оставит за себя… Соколова.
Воронов на листке блокнота быстро написал одно слово: «Кожина» — и передал его адъютанту командира, сиротливо стоявшему у двери. Тот вышел.
Как только командир приказал позвать комбата, майору Петрову стало ясно, что не он, а этот мальчишка будет назначен командиром. «И опять в который уже раз судьба обходит меня», — думал майор. Он вытащил из кармана папиросы и, со злостью рванув на себя дверь, вышел из блиндажа.
Воронов недовольно посмотрел ему вслед.
— Ты поговори с ним, Ваня… — указал Потапенко глазами на дверь. — Он хороший. Но… муторно щось у него на душе… А разве можно командовать людьми, когда на сердце такое? Как ты, Ваня?..
— Правильно, Петрович. Правильно. Я согласен.
— Это добре… А чубатому помоги, Антоныч… Он хорошим командиром полка будет. Це я дюже добре знаю…
В блиндаж вбежал бледный, запыхавшийся Кожин.
