Москву, и коротко, в общих чертах, изложил план второго генерального наступления на русскую столицу.
И вот теперь он, Мизенбах, хотел замысел высшего командования нанести на свою карту и посмотреть, как это будет получаться. Генерал должен был планировать действия только своих корпусов и не думать за штаб группы армий «Центр». Но он не мог иначе. Привычка анализировать общую обстановку на советско-германском фронте, планировать наступательные операции осталась у него с того времени, когда он под руководством генерал-полковника фон Паулюса трудился над разработкой плана «Барбаросса».
8
Закончив работу, Мизенбах отложил в сторону большой карандаш и еще раз посмотрел на карту, на то место, где вокруг Москвы сходились огромные &шше стрелы…
В комнату без стука вошел полковник Мизенбах.
Не отрываясь от карты, генерал сердито спросил:
— В чем дело, Вебер? Я же просил…
— Это я, отец. Но, если ты занят…
Мизенбах повернул голову к двери и посмотрел на вошедшего сквозь квадратные толстые стекла пенсне.
— А-а-а, Макс! Входи, — сказал генерал и из-за стола шагнул навстречу сыну, взял его за плечи. — Ну, здравствуй, полковник. Ты не забыл, что завтра твой день рождения?
— Нет, отец, я помню об этом, — не очень весело ответил полковник.
— Завтра мы эту дату отпразднуем как положено. Не забудь. Ровно в двадцать ноль-ноль быть у меня.
— Хорошо, не забуду.
— Тридцать восемь лет! А кажется, совсем недавно я носил тебя на руках. Бежит, бежит время, Макс.
— Да, это верно, — ответил полковник и стал со стороны рассматривать карту. Мизенбах перехватил взгляд сына.
— Тебе говорит о чем-нибудь эта карта?
— Новый план генерального наступления?
— Да, примерно так выглядит план последнего и решающего наступления на Москву.
Макс склонился над столом и стал внимательно изучать карту.
— О, я вижу, ты по-прежнему не можешь жить без большой стратегии.
— Это моя слабость. Ты же знаешь.
— Может, ты немного пояснишь? Или это секрет?
— Да, секрет. Но тебе, бывшему офицеру академии генерального штаба и командиру дивизии…
Мизенбах подошел к столу и, снова взяв карандаш, начал излагать свои мысли.
— Понимаешь, Макс, сейчас мы не можем одновременно наступать на всех стратегических направлениях. Решено под Ленинградом и на других участках прекратить наступление и основные силы сосредоточить на московском направлении… — сказал генерал и, заметив, как помрачнело лицо сына, добавил: — Ничего не поделаешь, русские оказались не так беспомощны, как мы думали до начала кампании.
— Да, к сожалению… — с грустью в голосе отозвался полковник.
— Война есть война, Макс… И все-таки я уверен, что еще до наступления морозов мы возьмем Москву. Этот удар будет последним и решающим ударом. Смотри сюда… Девятая полевая армия и третья танковая группа наносят удар по левому флангу русских с северо-запада…
— Так, понимаю.
— Вторая танковая армия Гудериана бьет по правому флангу русских с юго-запада и соединяется с северной группой наших войск восточнее Москвы. Если нам это удастся…
«Если удастся…» — тут же про себя повторил Макс.
Всю прошедшую ночь полковник фон Мизенбах провел в частях своей дивизии — был в траншеях, говорил с офицерами, беседовал с солдатами. В дивизии усиленно готовились к новому наступлению на Москву. Когда начнется это наступление, никто не знал. Но приказ был готовиться, и части готовились. Макс решил лично проверить, как идет подготовка в полках дивизии. Чем больше он вникал в дели частей, тем сильнее хмурился. Внешне все шло неплохо. Каждый офицер и каждый солдат делали свое дело, но… не было той приподнятости духа, той уверенности в победе, как раньше.
Да и Он сам, Макс Мизенбах, в последние дни частенько задумывался над положением дел на советско-германском фронте. Черт возьми, оказывается, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила. Наоборот! В течение последних недель сопротивление Красной Армии усилилось, и бои приняли исключительно напряженный характер. Кто бы мог подумать, что обстановка может так сильно измениться!..
— А что же делают войска, стоящие против русского центра? — после долгого молчания спросил полковник.
— Здесь так же, как раньше, будут наступать наша четвертая армия и танковая группа генерала Гепнера. Перед нами поставлена задача: сковать русские соединения и не дать им возможности маневрировать против наших обходящих армий, а затем, по мере развития охватывающего удара на флангах, одним ударом расколоть фронт русских, уничтожить их по частям западнее Москвы и ворваться в советскую столицу. Этим ударом мы поразим сердце и мозг России и заставим русских встать на колени.
«Как всегда, увлекается старик…» — думал Макс. В комнату без стука вошел встревоженный обер- лейтенант Вебер.
— Господин генерал, в Москве, на Красной площади, военный парад!..
— Что-о-о? — поразился Мизенбах. — Переводчика ко мне! Быстрей!
— Здесь капитан Шлейхер.
— Зовите.
Вебер открыл дверь. В комнату вошел Шлейхер, вскинул руку в приветствии. Мизенбах подошел к приемнику, включил его, и сразу же всю комнату заполнил голос Сталина.
— … Несмотря на временные неуспехи, наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта, нанося ему тяжелый урон, а наша страна — вся наша страна — организовалась в единый боевой лагерь, чтобы вместе с нашей армией и нашим флотом осуществить разгром немецких захватчиков…
— Что он говорит? — обращаясь к Шлейхеру, спросил командир армейской группы.
Капитан начал переводить каждое слово, которое доносилось из приемника.
— Дух великого Ленина и его победоносное знамя вдохновляют нас теперь на Отечественную войну так же, как двадцать три года назад…
Чем больше вслушивался генерал в этот ненавистный ему голос, тем мрачнее становилось его лицо.
— Если судить не по хвастливым заявлениям немецких пропагандистов, а по действительному положению Германии, нетрудно будет понять, что немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой…
Генерал Мизенбах слушал и не верил своим ушам. Ка-ак! Немецкие войска находятся в предместьях Москвы, а глава Советского правительства заявляет, что Германия — перед катастрофой?! Получается так, будто не над Москвой и всей Советской страной нависла смертельная опасность, а над Берлином и Германией.
— Германия истекает кровью, ее людские резервы иссякают, дух возмущения овладевает не только народами Европы, подпавшими под иго немецких захватчиков, но и самим германским народом, который не видит конца войны…
