Минут через десять трибунал возвратился и предоставил слово обвинителю Смирнову, который заявил, что, так как из показаний Егорова с ясностью вытекает, что он 'единомышленник' и 'пособник' митрополита, то Смирнов предъявляет к свидетелю соответствующее обвинение, ходатайствуя о 'приобщении' Егорова к числу подсудимых по данному делу и о немедленном заключении его под стражу. Хотя все и ожидали 'чего-то', но все-таки случившееся превзошло ожидание.
В публике - изумление и негодование.
Я. С. Гуревич просит слово и, превратившись в защитника Егорова, произносит речь, смысл которой сводится к тому, что в данном случае налицо несомненная попытка со стороны обвинения терроризовать неугодных ему свидетелей, что во всем том, что сказал Егоров нет никаких данных, которые могли бы быть обращены против него (да и сам обвинитель не указывал этих данных, настолько, невидимому, он заранее был уверен в успехе своего требования) и, что согласие трибунала с предложением обвинителя будет по- существу равносильно уничтожению элементарнейшего права подсудимых защищаться свидетельскими показаниями.
Трибунал удалился на совещание и возвратившись через несколько минут провозгласил резолюцию - об удовлетворении предложения обвинителя, с тем, что о Егорове должно быть возбуждено особое дело. Егоров тут же был арестован.
Обыкновенно в сложных многодневных процессах по окончании судебного следствия объявляется перерыв на день-два, чтобы дать сторонам возможность 'сориентироваться' перед прениями и 'собраться с мыслями'.
В данном случае перерыв был тем более необходим, что защита знакомилась с делом лишь на заседаниях трибунала. Изучить заранее материалы следствия, представляющие собой ряд увесистых томов, не было ни возможности, ни времени.
Окончание предварительного следствия, предание суду и назначение дела к разбору, следовали с такой быстротой, что защитники фактически были лишены возможностей к заблаговременному ознакомлению с делом.
Само собой разумеется, что все это - 'буржуазные предрассудки'. Несмотря на протесты защиты, было объявлено, что через два часа приступят к прениям.
Слово предоставляется обвинителям.
Вся суть поединка между обвинением и защитой заключалась в вопросе: можно ли в настоящем случае говорить о наличии 'контрреволюционного обществ'.
При утвердительном ответе на этот вопрос - смертный приговор для главнейших подсудимых неминуем (62 ст. Сов. Уг. Код.). При отрицательном - долгосрочное тюремное заключение. Но приговор был предрешен и это было всем ясно.
- Вы спрашиваете, где преступная организация? - воскликнул Красиков-обновленец. - Да ведь она перед вами! Эта организация - сама Православная Церковь, с ее строго установленной иерархией, ее принципом подчинения низших духовных лиц высшим, с ее нескрываемыми контрреволюционными поползновениями.
В течение почти 3-х часов Смирнов с яростью выкрикивал какие-то слова, обрывки предложений, ничем не связанные. Единственно, что можно было понять, это то, что он требует '16 голов'.
После речи последнего обвинителя начались речи защитников.
Первым из защитников говорил проф. А. А. Жижеленко, представивший в своей речи подробный анализ понятия о 'преступном обществе' и доказавший, что этот квалифицирующий признак совершенно отсутствует в настоящем деле.
Затем слово перешло к защитнику митрополита Я. С. Гуревичу:
- Я счастлив, - сказал он, - что в этот исторический, глубоко скорбный для русского духовенства момент, я - еврей, могу засвидетельствовать перед всем миром то чувство искренней благодарности, которую питает, я уверен в этом, весь еврейский народ к русскому православному духовенству за проявленное им в свое время отношение - к 'делу Бейлиса'.
Среди обвиняемых сильное волнение. Привлеченные к делу профессора Духовной академии и многие из обвиняемых духовных лиц не могут сдержать слез.
Гуревич объявил, что отныне защита строго замкнется в рамках дела, чтобы не дать возможности обвинению искусственными приемами прикрыть полную фактическую необоснованность данного процесса.
Охарактеризовав 'технику' создания настоящего дела посредством чисто механического соединения отдельных производств и протоколов, ни по содержанию, ни по времени событий не имеющих ничего общего, Гуревич восстановил со всеми подробностями историю возникновения дела.
Он обрисовал прошлое митрополита, указав на те черты его характера и деятельности, которые уже известны читателям.
'Одна из местных газет, - сказал он, - между прочим, выразилась о митрополите (по-видимому, желая его уязвить), что он производит впечатление 'обыкновенного сельского попика'.
В этих словах есть правда.
Митрополит совсем не вышколенный 'князь Церкви', каким его усиленно желает изобразить обвинение 'Живой церкви' и обвинитель. Он - смиренный, простой, кроткий пастырь верующих людей, но в этой его простоте и смиренности - его огромная моральная сила, его неотразимое обаяние. Перед нравственной красотой этой ясной души не могут не преклониться даже его враги.
Допрос его у всех в памяти. Ни для кого не секрет, что в сущности в тяжелые часы этого допроса дальнейшая участь митрополита зависела от него самого. Стоило ему чуть-чуть поддаться соблазну, признав хоть немногое из того, что так жаждало установить обвинение, и митрополит был бы спасен.
Он не пошел на это. Спокойно, без вызова, без рисовки, он отказался от такого спасения. Есть ли здесь среди присутствующих способные на такой подвиг?
Вы можете уничтожить митрополита, но не в ваших силах отказать ему в мужестве и высоком благородстве мысли и поступках'.
Далее Гуревич охарактеризовал деятельность 'Петроградского Общества Православных приходов', положение местного духовенства, настроение верующих масс. Особенно подробно остановился защитник на главарях 'Живой церкви' (обновленчество), в которых он усматривал истинных пособников, а в некотором смысле и виновников настоящего дела.
Он предсказывал, что советская власть рано или поздно разочаруется в этих ныне пользующихся фавором людях. Создаваемая ими 'секта' не будет иметь успеха. Отсутствие жизнеспособности ее - не только в отсутствии каких-либо корней в верующем населении и в неприемлемости тех или других тезисов. В истории бывали примеры того, что и безумные в сущности идеи имели успех, иногда даже продолжительный. Но для этого необходимо одно условие: секта должна представлять собой в начале своего возникновения оппозицию, меньшинство, и притом гонимое большинством. Героическое сопротивление большинству, власти, насилию - часто увлекает массы на сторону сектантов, 'бунтарей'.
В настоящем случае - далеко не то. За живую, обновленческую церковь, стоит, очевидно для всех, гражданская власть, со всеми имеющимися в ее распоряжении аппаратами.
Принуждение не создает и не уничтожает убеждений. 'Обновленческая' церковь, происшедшая с разрешения и при 'благословении' атеистического 'начальства', искренних христиан, даже из фрондирующих элементов, привлечь не может.
Народ может еще поверить богатому и 'властному' Савлу, после того, как превратившись в Павла, по своей охоте променяет он свое богатство и положение на рубище нищего, на тюрьму и муки гонения. Обратные превращения не только не создают популярности, но клеймятся.
Люди, ушедшие из 'стана погибающих' в лагерь ликующих, да еще готовящие узы и смерть своим недавним братьям, - кто пойдет за ними из истинно верующих? Не сбудутся ожидания гражданской власти найти такого 'союзника'.
Возвращаясь к постановке обвинения, защитник находил, что обвинения не заслуживают серьезной критики. Формулировка обвинений была бы анекдотичной, если бы за ней не вырисовывались трагические перспективы.
Митрополиту вменяют в вину факт ведения переговоров с гражданской властью на предмет отмены или смягчения декретов об изъятии церковных ценностей. Но, если это - преступление, то подумали ли
