— А зачем? С вами нужно действовать только по-уставу и причём очень строго по Уставу. Это для вас будет похуже марш-бросков, которых вы всё равно не сможете пробежать, — я тут не удержался от презрительного тона и пренебрежительного взмаха руки. — Только и умеете языком мести…
Тут бравый молодец сжал сурово губки, свирепо вздохнул и медленно стравил носом лишний воздух, а потом надул воинственно щёки и выпятил грудь колесом… Ну, как будто молодой индюк, готовый броситься на приближающегося с ножом мясника…
— Вы нас ещё плохо знаете, товарищ старший лейтенант! Да мы можем любое боевое задание выполнить! Нам только дайте приказ «Вперёд!»… И мы…
Этот высокий пафос речи и особенно театральный прогиб тщедушного тельца меня лишь рассмешил.
— Расслабься, Гиббс!.. Так ведь тебя звали год назад? Как видишь, я тебя не забыл! А про войну ты на гражданке своим собутыльникам будешь сказки рассказывать. Ну, кто из вас хоть раз побывал в бою или хотя бы в перестрелке? Когда шла настоящая война — вы все были зелёнопопыми. А сейчас корчите из себя бывалых боевиков? Ну… Кто?..
Но на мои издевательские выпады эхом отозвались лишь далёкие-предалёкие разрывы. Затем и они стихли.
— Нам просто не повезло!.. Мы бы тоже неплохо повоевали. — сказал Нагибин несправедливо обиженным тоном.
Я опять презрительно усмехнулся:
— Ошибаешься! Вам очень даже повезло, что вы как раз-то и не участвовали в какой-либо переделке… А то бы боевики вас расколошматили как цыплят. Знаю я ваши боевые способности — летом ходил на две засады именно с этими ветеранами…
Как ни странно, но моё упоминание летних событий подбросило дополнительную пищу для солдатских размышлений.
— А помните, товарищ старший лейтенант, как вы сами мину МОНку наоборот установили? — неожиданно зло выдохнул боец. — Или это были не вы?
Я невольно посмотрел на сидевшего у печки помощника начальника караула Шумакова, который всё это время молчал словно рыба, а теперь вдруг отвёл взгляд в сторону. Это меня совершенно не удивило и я спокойно подтвердил свою ошибку…
— Да! Это был я! В первый раз с кем не бывает… А ты лучше спроси у Шумакова, кто потом эту мину подорвал?.. А затем спроси у него же, как следующей ночью снимали с дерева и уничтожали несработавшую мину МОН-50… И кто всё это сделал, поинтересуйся!.. Тупорылый минёр, опытный ветеран или кто-то ещё? Ну, что же ты молчишь? Спрашивай!.. Или язычок проглотил?..
Но Нагибин видимо уже знал про всю эту историю и потому продолжал хранить военную тайну.
Пришлось мне обратиться уже к непосредственному свидетелю:
— Шумаков, может ты сам ему расскажешь?
Помначкар захлопнул дверцу загудевшей буржуйки и глухо сказал:
— Это сделал товарищ старший лейтенант…
После его слов в маленькой караулке наступила тревожная тишина. И так уже всё было ясно, что Нагибину больше нечего добавить к своим доводам. Словесный бой был проигран им вчистую. И теперь все наученные горьким опытом солдаты ожидали моей окончательной реакции на его провокационно-наглую выходку, которая могла повлечь за собой как одиночную карательную акцию, так и массовые репрессии против дембельского состава группы… То есть караула!
Честно говоря, меня взбесило упоминание о «незначительной» моей ошибке при установке МОНки и сознательное замалчивание других немаловажных обстоятельств. Я бы ещё воспринял данную наглость сдержаннее, если бы это произнёс кто-то из действительно заслуженных и бывалых разведчиков… Типа всё того же Шумакова… Но Гибс таковым не являлся… А следовательно взял на свою впалую грудь слишком уж большой вес ответственности за свой же поступок…
Однако я сдержал свою ярость и осторожно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Затем моя нижняя челюсть слегка выдвинулась вперёд и я сказал мрачным и зловещим тоном следующее:
— Скоро будет война… И я в свою группу наберу побольше дембелей… Вот там-то и посмотрим! На что же вы годитесь… А заодно и проверим ваш богатый боевой опыт… Вопросы еще есть? Тогда свободен!
Сконфуженный и подавленный Нагибин молча прошёл сначала в заднюю комнату, но мест там не было свободных и он вернулся к нам. Посидев минут пять у стены, Гибс затем спросил разрешения у Шумакова заменить часового на выходе. Замначкара посмотрел на меня и выждал чего-то. Я уловил это боковым зрением, но сделал вид, что углубился в написание письма… Тогда Шумаков махнул рукой Нагибину и тот молча вышел наружу…
Я продолжал медленно выводить буквы на бумаге, но как-то машинально… Невольно вспомнился предыдущий караул, когда в два тридцать ночи часовой на развалинах дома открыл стрельбу… Вместе с бодрствующей сменой я бросился на этот самый дальний четвёртый пост, а Шумаков с отдыхающей сменой остался оборонять караулку. По прибытию к месту тревоги я стал выяснять причины открытия огня, и часовой объяснил мне, что в ночной мгле ему почудилось что-то очень подозрительное… По его неуверенному голосу я понимал то, что он врёт, но ещё не осознавал почему солдат меня обманывает…
А вот по возвращению в караульное помещение всё стало на свои места… Когда я в спешке убегал по тревоге, то оставил свою тетрадь на столе. Причём, повинуясь старой привычке, свою авторучку развернул по диагонали недописанного листа… С левого верхнего угла к правому нижнему… А теперь ручка была вся прижата к внутреннему корешку тетради… Это означало только одно — моё почти законченное письмо прочитали… Пока мы мчались по грязи к посту, на котором заблаговременно предупреждённый часовой создал искусственно тревожную ситуацию… Оставшиеся в караулке дембеля наверняка потешались над моими письменными изъяснениями… Помнится, в первую же минуту я взглянул поочерёдно на всех караульных из отдыхающей смены, а также на Шумакова… И бегающие глазки одних да деланно- равнодушные физиономии других лишь подтвердили мою догадку… Что ж…
Тогда я не отреагировал на этот факт бескультурья никоим образом, оставив его лежать на совести этих негодяев… Только полевую свою сумку с тетрадью стал постоянно носить с собой… Хоть на приёмы пищи, хоть на проверки постов…
И сейчас вот… После данного не очень-то и приятного разговора с Нагибиным я старался проанализировать весь этот инцидент, чтобы оценить его предельно трезво и непредвзято… Конечно же в нашей армии имеются самые разнообразные военнослужащие: как честные и порядочные парни, а также просто нормальные и старательные трудяги-работяги, так и откровенные подлецы да аморальные личности… К сожалению, чаще всего бывает так, что эти отрицательные персонажи заправляют всей негласной жизнью подразделения, подавляя основную массу бойцов своей физической силой и хулиганским авторитетом… В этом случае хорошие и положительно настроенные солдаты обычно самоизолируются от остального коллектива и они уже не могут никак влиять на всевозможные ситуации…
«Получается так… Что в нашей первой роте всё ещё верховодят отрицательные элементы… Ну, что ж… Как говорится, подчинённых не выбирают, а перевоспитывают!..»
А служба в карауле шла своим чередом: Шум отводил караульных на посты, сменял там часовых, по их возвращению я проверял оружие на разряженность, затем бодрствующая смена приступала к бодрствованию, а отдыхающая смена, стало быть, начинала отдыхать… Никаких природных катаклизмов в эту ночь не произошло и все землетрясения, наводнения и пожары благополучно миновали наш караул… Неугомонные чеченские боевики тоже не беспокоили нас своими нападениями на посты и караульное помещение, предпочитая отсидеться в горных укрытиях… Тем паче, что начальник караула этому не препятствовал…
Правда случилось одно чрезвычайное происшествие, никоим образом не связанное с выполняемой нами боевой задачей по охране и обороне нашего батальона… Возвращаясь в начале второго ночи с проверки часовых, я обратил внимание на непонятное оживление у палаток третьей роты. Только что от них отъехал дежурный бронетранспортёр, и, неожиданно завидя Пуданова я подошел к нему узнать что-же здесь произошло…
Юра Денисов подорвался. — коротко пояснил Иваныч. — Сам толком не знаю… Увезли в госпиталь только что…
