— Я испугался, — зло сказал Казарян. — Но все-таки?
— Я пытался расколоть Дениса, бармена из 'Космоса', твоего знакомого. И мимо…
— Ну конечно. Куда тебе, с твоими старомодными представлениями о добре и зле, на такую межконтинентальную штучку. Что тебе от него надо?
— Какие-нибудь концы. Кто его в 'Причал' нанимал, через кого, был ли кто-нибудь из известных ему клиентом этого кафе? В общем, на кого можно выйти?
— Он мой, Саня. Еще что?
Смирнов встал с кресла, взял самшитовую свою палку, подкинул, поймал.
— До чего же я умный, Рома! Помогла мне эта палочка! Ой, как помогла! — Пошел к двери выключить верхний свет. Выключил. Уютнее стало, интимнее. Добавил: — А ничего они с электричеством придумали!
— Они и с тобой неплохо придумали. Только не предполагали, что старичок еще в такой приличной форме.
— Надо завтра узнать, что там с электричеством было. — Смирнов вернулся в кресло.
— А что это тебе даст?
— Ничего. Просто хочется знать, как они работают.
— Судя по всему, чисто. Серьезная шайка…
— Это не шайка, Рома. И даже не банда. Это команда. Спецотряд особого назначения.
— Чей?
— На этот вопрос я и ищу ответ.
Казарян придвинул телефон. Набрал номер и ждал, ждал, ждал.
— На кой черт ты ее будишь?! — возмутился Смирнов.
— Ничего, пусть жирок растрясет. — И в трубку: — Я здесь у Сани заночую.
И все. И бросил трубку.
— Зачем ты так с Зоей-то?
— А жена! Хочу — казню, хочу — милую.
— Я до сих пор не пойму, почему ты на ней женился.
— Она мне сына родила.
Светлело небо за окном. Не сговариваясь, они вышли на балкон. Долго вглядывались в темно-серую муть асфальта внизу. Ничего, естественно, не увидели.
— Спать, — сказал Смирнов. — Завтра как следует посмотрим.
— Сегодня, — поправил его Казарян. — И ни хрена не найдем.
— Скорее всего, — согласился с ним Смирнов. — Но все-таки посмотрим с утра.
Какое там утро! Глаза еле продрали к десяти, кое-как позавтракали и спустились вниз. На асфальте, как раз под Алькиными окнами, дети нарисовали классы (или ранее были нарисованы?) и, расставляя- соединяя ноги, прыгали увлеченно. Два мальчика и девочка. Казарян попрыгал тоже. Дети на это время прервались и снисходительно наблюдали за причудами пожилого дяди.
Другой пожилой дядя оглядывал окрестности. Пожалуй, только здесь, в старых переулках, сохранилась истинная Москва. Малолюдство, отлаженный покой, привычное течение жизни. Бабка вешала белье. Суровый пролетарий ковырялся во внутренностях древнего 'Москвича'. Представители самых разных сословных слоев, знающих друг друга с пеленок, обсуждали, стоя вольным кругом, нечто важное. Скорее всего игру 'Спартака'. Жены представителей с детскими колясками сидели в тени. А на солнцепеке в скверике тяжело дремал похмельный. Порядок. Картиночка понятная, приятная на вид.
— Пошли, — подойдя, сказал Казарян.
— Коли так, то пошли, — откликнулся Смирнов, и они отправились к казаряновскому автомобилю.
Автомобиль уехал, и тогда похмельный и ничем не приметный мужичок лет тридцати перестал дремать, поднялся со скамейки и пошел по своим делам.
В машине Смирнов спросил:
— Ты пьяного в скверике видел?
— Видел. Вполне убедителен.
— Вполне, вполне, — подтвердил Смирнов. — Только одно смущает: если бы свой, местный, не дремал бы, а трепался со своими, если приблудный, с ночи потерянный, то какого черта на солнцепеке, а не в тени, свободные скамейки и в тени имеются.
— Теневые скамейки спинками к подъезду, с них выходящих из дома не понаблюдаешь, — догадался Казарян и огорчился. — Ты начал психовать, Саня, ты ищешь логики в поступках пьяного.
— Может быть. Все может быть. Но почему ты думаешь, что после того, что произошло, они меня с поводка спустят?
— Короткий поводок — заметен. Если тебя и ведут, то на длинном. Мы куда, Саня?
Они катили по бульварам. А сейчас остановились на светофоре у площади Пушкина.
— Сначала к тебе, а потом к Альке на дачу.
— Дела! Туда же сто верст! — горестно вспомнил Казарян. Спохватился: — А ко мне зачем?
— Ты мне не все отдал, Рома.
— Глушитель тебе на кой черт?! Ты же защищаешься!
— В данном случае защищаться надо, не привлекая ничьего внимания.
— Господи, втянешь ты меня в историю! Да и тебя, Саня, вполне могут прикончить. Я к Альке на дачу Галочку приглашу? — предложил Казарян и остановил машину у телефона-автомата.
— Валяй, — разрешил Смирнов.
— Порядок, — констатировал быстро вернувшийся Казарян, включил мотор.
— Она что — не замужем? — поинтересовался Смирнов.
— Почему? Замужем. Муж — гениальный физик. А постоянно с гением скучно.
— С тобой — интересней, — пробурчал Смирнов.
— Скорее всего. Но, главное, мне с ней интересно. Такая разница в годах сильно меня бодрит.
Роман привычно поцеловал жену в щеку и проследовал вглубь обширной, полученной в наследство от отца-профессора квартиры. Смирнов и Зоя остались в передней целоваться всерьез. Раздобрела, раздобрела тоненькая машинистка из муровского машбюро. Смирнов отпустил Зойкины бока:
— А крестник где мой?
— Смылся, чтобы с тираном-папашей сегодня не встречаться.
— Завтра-то все равно встретится.
— Ну, к завтраму наш армянин остынет.
Неостывший армянин издали, от двери кабинета крикнул:
— Слава богу, нашел — в столе валялся! — и направился на кухню. Оттуда явился с набитой матерчатой сумкой.
— Ну, мы поехали, — сказал жене Казарян и погладил ее по щеке.
— Куда? — робко поинтересовалась Зоя.
— К Альке на дачу. Армену скажи, что я ничего не забыл.
— Когда будешь?
— Когда буду, тогда и буду.
— Вот так и живу, Александр Иванович, — пожаловалась Зоя.
— Хорошо живешь, — осадил ее Казарян и Смирнову: — Поехали.
Смирнов поцеловал Зою еще раз. На прощанье.
В машине Казарян вытащил из сумки пистолетную сбрую:
— Дома не стал отдавать. Зойка увидела бы, забеспокоилась. Держи.
Смирнов скинул легкую куртку, вмиг приспособил сбрую, вытянул из-за пояса пистолет, засунул его в положенное место, под мышкой, вновь надел куртку и сказал:
— А глушитель где?
Казарян вынул глушитель из кармана и помедлил отдавать, полюбовался:
— Были же умельцы, Саня! Кто его тебе делал?
— Шофер Шадыкин. По американскому образцу.
Довольно долго ехали молча. Вдруг Казарян спросил: