бороться самостоятельно.
Александр Сталь в своих воспоминаниях в Интернете описывает три чувства, с которыми труднее всего было справиться.
«Во-первых - беспомощность. Мне кажется, я очень реально оценил свои возможности. У меня не было мобильного телефона, значит, я не мог отправлять SMS. Малейшая попытка сопротивления была обречена на провал. Естественно, я без труда мог вырвать пистолет из рук шахидки, а может, и пристрелить двух-трех террористов, но оставшиеся в живых уничтожили бы меня, не позволив воспользоваться минутным превосходством. Причем это стоило бы жизни еще нескольким заложникам. Даже если бы мне кто-нибудь помог и мы обезвредили бы большинство террористов, что, впрочем, представляется абсолютно неправдоподобным, остальные успели бы детонировать заряды взрывчатки. Поэтому я понимал, что, даже пожертвовав жизнью, я не мог бы в этой ситуации ничего сделать, никого спасти. Это мучило больше всего.
Во-вторых - мысль о том, что, возможно, все наши мучения напрасны. Вот мы здесь сейчас страдаем, а через несколько дней все равно погибнем. Но эту мысль удалось отогнать. Достаточно было припомнить, что множество людей уже боролись за жизнь в значительно более безнадежных ситуациях и выжили.
Наконец, в-третьих - ощущение абсолютной безнадежности. И именно это чувство во мне превалировало. Я понимал, что из-за нас никто не станет выводить войска из Чечни. А это значило одно - оставался только штурм. Но как штурмовать здание, нафаршированное бомбами, где в каждом втором ряду сидят шахидки с пластидом, а все боевики держат в руках гранаты? Шансов выжить не было. Наиболее правдоподобным представлялся мне такой вариант - наши объявляют о выводе войск, террористам и заложникам дают коридор до Чечни, мы переходим из театра в автобусы, и в этот момент начинается штурм. В такой ситуации шансы на выживание можно оценить пятьдесят на пятьдесят».
С чувством отчаяния, безнадежности и депрессией люди боролись по-разному. Каждый старался найти что-то, что ему больше всего помогало. И как это обычно бывает в таких ситуациях, реакции людей бывали поразительными.
Васильев, Школьникова и Крылова помогали товарищам по несчастью, при этом боролись с террористами за очередные послабления в пользу заложников - благодаря этому они не думали о своих проблемах, у них просто не было на это времени.
Георгий Васильев пользовался любой возможностью, чтобы поддержать дух заключенных, - в конце концов, это была «его публика».
- Я подошел к Бараеву и говорю: «Может, я скажу людям пару слов, поддержу их морально?» - вспоминает Васильев. - «Ну, говори», - сказал Бараев. Я вышел вперед и говорю: «Может, вам это покажется несерьезным, а может, кому-нибудь поможет, но многие ясновидящие утверждают, что все будет в порядке». Вы бы только видели реакцию людей! Это было потрясающе. Позже многие мне говорили: «Я ни в каких ясновидящих не верю, но на душе полегчало».
Актеры, в свою очередь, постоянно всем напоминали, чтобы люди не теряли билеты, потому что, как только этот кошмар закончится, спектакль обязательно покажут до конца. А поскольку трудно было предвидеть, когда это произойдет, актеры пересказывали соседям продолжение истории Кати Татариновой и Саши Григорьева и даже пробовали ее разыгрывать.
Марк Подлесный рассказывает, что делал все, чтобы успокоить сидящих рядом англичан - Ричарда Лоу, его мать и отца, у которого была серьезная болезнь сердца; впрочем, в какой-то момент его выпустили, о чем я уже упоминал. Марк рассказывал им анекдоты, бурно дискутировал с ними на всевозможные темы, иногда громко и с юмором комментировал то, что происходило в зале, лишь бы иностранцы улыбнулись. Короче говоря, вел себя как хозяин, отвечающий за своих гостей, с которыми, к сожалению, случилось нечто неприятное - попали в руки террористов, да еще как раз на спектакле, в котором он играл. И Марк старался изо всех сил, потому что это были, как он сказал, настоящие иностранцы.
- Иностранцы делятся на несколько категорий, - объясняет Марк. - Есть иностранцы настоящие и такие, которые раньше были гражданами СССР, а иностранцами стали только недавно. Но мы продолжаем говорить на том же языке, воспитывались мы с ними в одинаковых условиях. Так вот им, «не совсем настоящим иностранцам», было легче. Они же живут в странах, где проблемы такие же, если не хуже, чем в России. А мы, россияне, бывшие советские люди, независимо от того, где живем, всегда готовы к тому, что на улице или в метро нас могут толкнуть, стукнуть или устроить скандал. У нас своего рода иммунитет. Настоящий иностранец, приехавший из Германии или Англии, где жизнь более цивилизованна и безопасна, не имеет «российской закалки», и там, в зале, было видно, как сильно они все происходящее переживают. Наши люди, россияне, тоже были измучены, но для них акция террористов была как кино.
Марк Подлесный тоже боялся, но прятал страх глубоко в себе, не хотел его показывать, старался о нем забыть. То, что творилось в начале теракта - выстрелы, разбитые лампы, - было для Марка ужасным, ведь это был в каком-то смысле его театр. Он был для него как дом родной, а тут какие-то террористы разбивают усилители и ломают декорации. Это волновало до глубины души и повергало в ужас. Но молодому актеру удалось преодолеть страх. Раз ничего сделать не можешь, значит, надо успокоиться. Все кончится хорошо, сказал себе Марк Подлесный. Но больше всего его поддерживало то, что он не один, вокруг сотни других заложников. Иногда ему казалось, что он прекрасно укрыт и никто его не видит. До момента, когда в пятницу, во второй половине дня, террористы не указали на него и одного из его коллег, Андрея Суботина, и вывели их в коридор. Они должны были принести с первого этажа доставленные туда коробки с соком и едой.
- Тогда появился ужасающий, какой-то животный страх, - неохотно вспоминает Марк. - Я, конечно, знал, что мы идем за соками, но все равно боялся. Неожиданно появилась мысль, что меня могут расстрелять, и в одну секунду подавила все остальное. Это ужасно, когда тебя ведут неизвестно куда и зачем, вокруг абсолютная пустота, в тишине несется эхо шагов, а рядом с тобой идет человек с автоматом, и неизвестно, что ему придет в голову. В коридорах было не совсем пусто, там стояли два или три террориста с «калашами», но это отнюдь не успокаивало. В зале я был спокоен. И вдруг выпало на меня, и я опять стал бояться. Злился на себя, но не мог сдержать страх. Говорил себе: «Что ты творишь?! Ты же уже успокоился! Ну что с того, что тебя убьют? Ну убьют, и все!» Но это не помогло. Когда мы вернулись с соками в зал, камень с души свалился. Только тогда я вздохнул свободно - ну наконец среди людей. Все вдруг стало веселым, радостным и ярким - никто меня расстреливать не будет, мы просто пошли за соком.
Подобную же историю пережил и Александр Сталь. Один из террористов выбрал несколько заложников, чтобы - как он с юмором висельника заявил - «пройтись освежиться». Среди отобранных был и Саша Сталь. Чеченца спросили, зачем он ведет их в холл, он ответил: «Может, расстреляем, а может - нет».
«Я не чувствовал страха, - пишет Сталь. - Подумал: если что, прыгну с разбега в окно, а там - будь что будет. Больше я ничего сделать не могу. В фойе нас построили в шеренгу и приказали забаррикадировать лестницы и двери. Мы доставали из склада разную рухлядь, ставили на подоконник или бросали на лестницу, а террорист укреплял все и минировал. Ставил мины-ловушки. Мелькнула мысль, что я ставлю баррикады против своих. И тут же подумал, что, если они будут штурмовать через окна, у нас и так нет шансов, будут ли там баррикады или нет. С тоской смотрел на мир за окном - там была Свобода. До сих пор я всегда был свободным, всегда сам мог решить, идти куда-то или нет. А теперь у меня свободу отобрали. Закончив работу, мы постояли еще несколько минут в фойе, я воспользовался этим и сделал несколько гимнастических упражнений. Подумалось - может, хватит у них ума, не пойдут на массированный штурм. Тогда мы должны выжить. Потом отогнал от себя все мрачные мысли и вернулся в зал».
Саша Сталь описывает еще одну историю такого мнимого расстрела.
«Позже у одного мальчика нашли мобильный телефон. К этому времени все уже отдали свои аппараты, звонки запретили, за это грозил расстрел (…). Вывели его в фойе и сказали, что расстреляют. Прозвучало несколько выстрелов, потом мальчик вернулся. Мы ни о чем не спрашивали, а он ничего не рассказывал. Думаю, они несколько раз выстрелили над его головой».
Чтобы не дать себя запугать террористам, заложники прибегали к разным способам. Некоторые даже пробовали читать книги.
Виктория Кругликова, несколько дней назад заглянувшая в книжный магазин, взяла с собой одну из купленных там книг. Это была поэзия Марины Цветаевой. Она уже пару дней с ней не расставалась и даже в среду, когда она отвозила домой коллегу с работы, они читали в машине стихи из этого томика. И теперь в
