антидотом.
Но Степченков категорически отрицает, что кто-то говорил ему, какой газ был использован для усыпления заложников, - он сам определил, что это могло быть.
- Я раньше работал с наркоманами, - продолжает свой рассказ Степченков. - Люди, пострадавшие в театре, имели такие же симптомы, как в случае передозировки наркотиков, - суженный зрачок и отсутствие дыхания. Люди делали четыре, пять вдохов в минуту! Нужно было сделать укол, чтобы привести в норму работу легких и сердца. В какой-то момент я увидел, как спасатели несут людей в автобус мимо нас. Я им крикнул: «Без укола не везите, всех ко мне! Иначе живыми не доедут». И они стали всех подтаскивать к нам. Скольких успели развезти по больницам до прихода врачей, я не могу сказать.
Степченков работал у входа в театр около часа, до 7.50, все это время стоя на коленях, нагнувшись до земли. Потом не мог встать, простреливало поясницу. Но это того стоило.
- Мы с помощником спасли двадцать человек, - говорит врач. - Некоторые сразу поднимались, я еще иглы не успевал вытащить из тела. Другим приходилось делать искусственное дыхание. Я уверен, что «мои» заложники выжили, что для них все закончилось хорошо.
Последнему заложнику Степченков помогал без десяти -пятнадцати минут восемь. Это значит, что большинство заложников пролежали без сознания сначала в зале, а потом на ледяном и мокром бетоне рядом с театром в сумме два с половиной часа! Нет никаких сомнений, что такой эксперимент могли вынести только самые сильные.
В российских СМИ я нашел еще одно важное высказывание врача, участвовавшего в спасательной операции. Рассказ Юрия Павлова необычайно важен, так как он, как и интервью Степченкова, показывает, что спасателей и врачей не предупреждали, что произойдет во время штурма, какие медикаменты должны быть приготовлены. Никто из них не был даже предупрежден о самом штурме, хотя Юрий Павлов не рядовой врач - шеф лечебно-эвакуационного отделения Центра медицины катастроф «Защита» Министерства здравоохранения. ЦМК - это коллектив необычайно опытных врачей, которые принимают участие во всех акциях в случае катаклизмов, случающихся в России, - войнах, терактах, авиакатастрофах и природных катаклизмах. Они в состоянии эффективно действовать в любых условиях, в любой ситуации.
Когда начался штурм на Дубровке, доктор Ирина Назарова, директор ЦМК, не дежурила, но несколькими часами позже приехала в оперативный штаб. В интервью она неоднократно говорила, что врачи, которые шли помогать людям, лежащим перед театром в бессознательном состоянии, имели с собой антидот. Однако ее подчиненный, Юрий Павлов, который руководил действиями врачей ЦМК «Защита» непосредственно у театра, отрицает это. Вот как он рассказывал о спасательной операции в интервью для информационного портала «gazeta.ru»:
- Мы еще вечером догадались, что будет штурм. Видно было, что что-то готовится. Но нас об атаке никто не предупредил. Мы не знали, какие средства будут использованы для освобождения заложников, какие медицинские препараты следует готовить. Специалисты еще раньше предупредили директоров ближайших больниц, что нужно освободить койки. Людей выписывали даже из реанимации. Больницы выбирали по принципу удаленности и показаний врачей. Мы готовились к ранениям и контузиям в результате взрыва. Насколько мне известно, специальных указаний, чтобы больницы готовили какие-то конкретные препараты, не было. Но в этом не было необходимости. Для пятисот - семисот жертв достаточно было бы обычных больничных запасов медикаментов, специалистов и реанимационного оборудования. Готовить дополнительные запасы необходимо, если речь идет, например, о двух тысячах жертв одновременно.
- А что вы делали, когда начали выносить заложников?
- Я был во дворе госпиталя ветеранов войны. Когда услышал по приемнику, что не хватает врачей, побежал туда, где была площадка для трупов и место для селекции жертв. Заложников выносили спасатели, военные и милиционеры. Люди были в таком состоянии, как после приема наркотиков. На первый взгляд можно было подумать, что они находится именно под воздействием наркотиков.
Павлов стал помогать в спасении заложников, как простой санитар из бригады скорой помощи.
- Со мной был наш врач-травматолог, - рассказывает Юрий Павлов. - Через наши руки прошло пятьдесят - семьдесят человек. Даже у специалистов были проблемы с определением, живы ли люди. Дышали с огромным трудом, дыхание было почти незаметное. Люди были в оцепенении и в спячке. А ситуацию вокруг спокойной не назовешь. Сразу свалилась масса народу. Буквально поток. Мы проверяли пульс на шейной артерии. Не было времени на кардиограммы. Если бы мы тщательно занялись одним, не смогли бы помочь десяти другим.
Это очень существенно. Из этих слов Павлова и рассказа Степченкова однозначно следует, что врачей катастрофически не хватало, и они не могли в такие сжатые сроки помочь каждому. Если бы помощь быстро была оказана всем заложникам, число жертв было бы намного меньше. Впоследствии власти утверждали, что под театром в полной готовности ожидали сорок карет скорой помощи. Надо было только организовать их работу. На Дубровке царил кошмарный балаган, а машины и кареты скорой помощи увязли в пробках.
- Движение было страшно затруднено, - вспоминает Павлов. - Было очень много машин разных служб. Они друг другу загораживали дорогу.
У театра не хватало не только врачей, но и координаторов действий медицинских бригад, которые должны были координировать движение машин скорой помощи и определять, в какую больницу направлять пострадавших от газовой атаки.
- У нас не было информации о заполняемости больниц, не было связи с больницами, - вспоминает Павлов. - Из-под театра отъезжали две-три машины в минуту. У меня было только довольно общее представление о количестве вывезенных пострадавших и наличии мест в больницах. И только на этом основании я решал, куда отправлять людей. Около ста человек были направлены в госпиталь ветеранов войны. Кроме того, в другие больницы примерно двести человек были вывезены каретами скорой помощи и около четырехсот автобусами. В автобусы мы в основном сажали тех, кто мог двигаться. В автобусах же увозили и трупы.
- Почему многие заложники были до пояса обнажены?
- Думаю, их обыскивали. Проверяли, нет ли на них поясов с взрывчаткой. Перед входом, на площадке для селекции, жертвам не делали уколов с антидотом. Там только производили отбор и грузили в машины скорой помощи или в автобусы. Врачи работали тяжело, самоотверженно. Что можно было сделать, то сделали.
- Инструктировали ли врачи штурмовиков, как правильно выносить людей?
- Нет. Спецназ работал по собственным схемам. Получили приказ всех выносить, и выносили, кто как мог. Я им говорил какие-то элементарные вещи, например, чтобы несли осторожнее. Атмосфера была такая, что они ни на что не реагировали, как будто не слышали.
- А вы сами знали, что людей, отравленных газом, можно выносить только на плече, иначе пострадавший может умереть.
- Конечно.
- Возможны ли какие-то последствия в случае передозировки антидота?
- Практически никаких, разве что иногда слабое головокружение. Антидот закрывает наркотику дорогу к рецепторам и выводит его из организма.
- Когда, по-вашему, умерло больше людей - сразу после штурма или во время транспортировки?
- Возможно, одинаково.
Задержимся на минутку на одном из наиболее противоречивых моментов, касающихся спасательной акции: давали ли антидот лежащим без сознания на земле перед театром заложникам? В приведенном выше интервью Павлов отвечает, что не давали. Степченков говорит, что делал уколы, но часть заложников увезли без укола. Власти утверждают обратное: сделано все, чтобы спасти заложников. Как заверял министр здравоохранения Юрий Шевченко, было подготовлено и использовано более тысячи доз противоядия. Многие участники операции заявляют, что противоядия были и их использовали. Наверное. Правды мы никогда не узнаем. Думаю, что вполне правдоподобно такое предположение - ампулы с антидотом появились только через пятнадцать - двадцать минут после того, как стали выносить заложников из театра, а поскольку они были упакованы в одну большую коробку, доступна она была только в одном месте. Часть работающих возле театра врачей знала о них, а другая - понятия не имела.
