Страшно то, что перед штурмом власти окутали строжайшей тайной не только сам факт использования газа. Это можно было бы понять. Но они, со свойственной российским спецслужбам подозрительностью, заблокировали всю информацию, касающуюся противоядия. Возможно, они были правы - руководители контртеррористической операции опасались, что загадку можно будет легко разгадать, если они сообщат больницам, какое противоядие следует подготовить, специалисты без труда догадаются, что «Альфа» будет использовать усыпляющий газ. Операцию завалили организаторы спасательной акции, слишком поздно доставив антидот к театру, когда часть заложников уже была вывезена в больницы; а там врачи вообще не имели понятия, что следует давать пациентам.
Между тем это противоядие есть в каждой больнице и в каждой машине скорой помощи, его используют для спасения наркоманов с передозировкой наркотиков из группы опиатов. Называется оно налоксон. В российских аптеках чаще всего можно встретить препарат, изготовленный варшавской фирмой «Польфа». Стандартная упаковка с надписью
Многое указывает на то, что организаторы подвезли к театру одну картонную коробку со ста упаковками, то есть тысячу ампул препарата.
Но вернемся к операции перед театром.
Интернет-издание gazeta.ru беседовала также с коллегой Юрия Павлова, директором территориального Центра медицины катастроф Московской области, Людмилой Пахоменко.
- У театра находилось более трехсот машин скорой помощи, но они в большинстве стояли в бездействии, - утверждает Пахоменко. - Ближе их не подпускали, потому что опасались взрыва. Получилось, что мы были там не особенно нужны.
- А если бы в каждую машину перенесли по два-три человека и провели простейшие процедуры, такие, как интубация, то есть введение специальной трубки в трахею, большинство тех, кто умер, могло бы выжить?
- Думаю, что да, - говорит Пахоменко. - Принципиальный вопрос - почему этого не было сделано.
Заострим на этом внимание, потому что это столь же существенная проблема, как вопрос антидота. Составляющие использованного газа вызывают сильное нарушение дыхания. Если бы потерявшим сознание людям помощь была оказана достаточно быстро и врачи применили интубацию (в каждой машине скорой помощи есть простой аппарат, служащий для поддержки дыхания), жертв было бы гораздо меньше.
Такого же мнения придерживается Дмитрий, врач скорой помощи, слова которого цитирует «Комсомольская правда»:
- Конечно, жертв было бы меньше, - говорит Дмитрий. - Надо было обеспечить больше машин скорой помощи, а не бульдозеров и БТРов. Мы не были готовы принимать живых.
На улицах, прилегающих к Дому культуры, стояли не только машины разных служб, а еще и бронемашины, и строительная техника, в основном краны, которые должны были использовать для разбора завалов, если бы в театре произошел взрыв. Позже они мешали спасательной операции. Дмитрий перед началом штурма находился в колонне из десяти карет скорой помощи на Волгоградском проспекте. Руководство предполагало, что им придется выносить трупы, но на Дмитрия это не произвело большого впечатления, успел уже привыкнуть. Когда наконец поступил вызов, они двинулись в сторону театра, но тут же застряли перед милицейским кордоном - офицер милиции еще не получил приказ пропускать скорую.
- Минут десять мы ждали приказа, - рассказывает Дмитрий. - А потом застряли в пробке, потому что не успели отвести от театра краны и бульдозеры. Когда мы подъехали, перед входом лежали заложники. Рядом стояла коробка со шприцами и ампулами налоксона. Какой-то мужчина кричал: «Кто умеет, делайте уколы!» Мы стали вскрывать упаковки и наполнять шприцы. Уколы делали все, кто мог и не мог: штурмовики, спасатели, даже милиционеры из оцепления. Никто не отмечал (на теле пострадавшего), что укол уже сделан. Некоторые второпях делали по два-три укола. Бардак был страшный.
Дмитрий вспоминает, что спецназовцы загрузили в его машину целых восемь пострадавших. Он так и не знает, довез ли он их живыми.
И еще одно мнение. Александр Подрабинек - известный российский диссидент и правозащитник, в прошлом несколько лет работал в скорой помощи.
- У меня было такое впечатление, что власти не предполагали, что кого-то можно будет еще спасти, - говорит Подрабинек. - Ожидали мощный взрыв. Поэтому планировали сначала разобрать завалы, а потом, может быть, кому-то оказывать помощь. Всегда в случае таких акций все нужно прорабатывать до мельчайших деталей. Известно, где находится въезд, где выезд, как подъезжают машины скорой. Есть врач, который производит селекцию: подходит к каждому и оценивает его состояние, тяжелое, легкое, а может, человека уже не стоит спасать. Ничего такого у театра на Дубровке не было. Зато был ужасающий балаган. Я знаю, что некоторым делали укол антидота, но не обозначали крестиком, что укол уже сделан. А это же закон в полевой медицине.
Сцены, напоминающие Дантов ад, разыгрывались не только вокруг входа в театр, где холодный дождь заливал лица сотням полумертвых людей. После семи утра борьба за жизнь заложников перенеслась в больницы, которые не были готовы к приему людей, отравленных газом. Драматичнее всего было в больнице № 13, где, как и во многих других окрестных больницах, перед началом штурма освобождали места. Всего в «тринадцатой» подготовили сто восемьдесят мест. Это был максимум, поскольку ни одна больница в мире не в состоянии эффективно провести реанимацию большего числа людей. Пострадавших ведь надо внести и заниматься каждым несколько часов. Российские специалисты считают, что каждого человека в бессознательном состоянии должны реанимировать два специалиста. Именно поэтому госпиталь ветеранов войны, находящийся напротив театрального центра и располагающий пятьюстами свободными койками, принял только немногим более ста заложников (девять из них умерли). Руководство больницы № 13 посчитало, что у них будет так же - организаторы акции у театра, которые будут распределять пострадавших по больницам, направят к ним только небольшую часть заложников, скажем несколько десятков человек. Между тем, как утверждает Николай Зубанов, главный врач кардиологического отделения городской больницы № 13, в течение неполных полутора часов (с 7.40 до 9.00) в «тринадцатую» привезли, в основном на автобусах, более трехсот пятидесяти бывших заложников! Чуть не половину всех заложников из театрального центра.
- Я должен сказать, что многие потерпевшие были уже мертвы, когда их доставили к нам, - сказал Зубанов в интервью для еженедельника «Новое время». - В основном это были те, кого привезли автобусами. Непосредственно в больнице умерли немногие. Из трехсот пятидесяти доставленных к нам пострадавших во всех реанимационных отделениях умерли восемь человек. А мертвых привезли значительно больше. Общее количество тех, кто умер в больнице, и тех, кого уже привезли мертвым, составляет примерно тридцать пять человек. Другими словами - десять процентов.
В больнице тут же стали испытывать недостаток буквально всего. Не хватало каталок для перевозки больных, лифтов для доставки их на верхние этажи больницы. Людей в бессознательном состоянии помогали вносить даже нетяжелые больные и нянечки. Их клали прямо на пол в палатах и коридорах. Отравленные газом люди попадали во все возможные отделения, не только интенсивной терапии и реанимации, но и в травматологию и гинекологию.
- Нагрузка на коллектив больницы и физическая, и моральная - огромная, - говорит Зубанов. - Хуже того, примерно через пятнадцать минут после приема первых пострадавших мы почувствовали, что у нас появились первые признаки отравления. Головокружение, нарушения зрения, внезапная слабость. Мы пооткрывали все окна, чтобы не дышать тем воздухом, который выдыхали больные. Аппаратов искусственного дыхания, естественно, не хватало, приходилось делать искусственное дыхание через интубационные трубки и просто по системе «рот в рот».
Мне не удалось встретиться с врачами, которые в больницах занимались спасением заложников. Когда выяснилось, что жертв много, Комитет охраны здоровья издал абсолютный и категорический запрет на передачу журналистам любой информации, касающейся спасательной акции и состояния больных. Запрет касался главным образом больниц. Врачи, которым грозила потеря работы, а может, и более серьезные последствия, отказывались от любых контактов с журналистами даже через много месяцев после
