как. Где я теперь такую официантку найду в разгар-то сезона?
– Ситуация непростая, – важно, тоном большого начальника повторил Колосов, – необходимо соблюдать строжайшие меры предосторожности во избежание новых… Ну, одним словом, кем бы он ни был, этот отравитель, он почему-то проявился именно в вашем заведении.
– Вы кого-то подозреваете? – тревожно спросила Потехина. – Неужели кого-то из моих? Из персонала?
– Ни к кому из ваших сотрудников у нас пока претензий нет.
– Ну, а что же я должна тогда делать? Что вы мне посоветуете?
– Никаких советов, кроме того, что надо быть осторожнее, у меня нет.
– Ну вот! Если уж у милиции советов нет, тогда… Но вы хоть причину установили, почему их отравили – Студнева и Лену? – нетерпеливо спросила Потехина. – У нас тут уже бог знает какие сплетни по ресторану гуляют – и что она любовницей его была, и что… Одним словом, просто мрак какой-то! Все гадают, языками мелют, бояться чего-то стали… А мне что в ассоциации рестораторов тут рассказали… Два года назад в Питере вроде был такой же точно случай. В одном баре на Невском двух посетителей отравили. Крысиным ядом! Сначала подозрение было, что это дело рук конкурентов – ну, чтоб бар закрыть с концами. А потом оказалось, что это маньяк какой-то орудовал, шизик.
– Не слыхал про такой случай в Питере. Но исключать версию, что мы имеем дело с психически больным преступником, тоже не стал бы, – ответил Никита.
– Боже, кого я боюсь – так это психов, – Потехина нервно поежилась, но тут же без всякого перехода снова крикнула на кухню: – Кофе готов? А блины?
На кухню за угощением она после ответного вопля по динамику «готово-во-о!» отправилась лично. Никита мысленно отметил это: его в прохладном сумрачном зальчике ресторана держали, точно в изоляции, – кроме старика-швейцара и приезжего шофера, он пока еще сегодня здесь не встретил ни единой живой души.
Кофе был очень горячим, свежим и крепким, сваренным на молоке. Пухлые блинчики-ргаиф плавали в густом приторном сиропе, ароматном от специй. Были поданы также финики, плавленый сыр и свежий инжир, который Никита по простоте душевной и по кулинарному невежеству поначалу принял за молодой чеснок.
– Прошу вас, – Потехина налила кофе Колосову и себе.
– Спасибо, – Никита угостился из вежливости, однако все же не без некоторого сердечного трепета: черт его знает. Неспокойно на душе становится при одном воспоминании об этом чертовом таллиуме сульфате. – Марья Захаровна, я, собственно, о Воробьевой с вами приехал беседовать.
– Только ради бога не пытайте меня, от кого у нее был ребенок, – быстро сказала Потехина.
– Нет, я не об этом. Хотя это тоже вопрос. Вы вот ее брали на работу, знали ее больше года. Что все- таки она была за человек такой, а?
– Хороший человек. Честная, от работы не бегала, аккуратная была, исполнительная, воспитана хорошо. Никогда никаких нареканий от клиентов, – Потехина покачала головой, – мне ее Петя Мохов нашел, так я ему только всегда спасибо за нее говорила.
– А к деньгам Воробьева как относилась?
– К деньгам? Положительно. А как к ним еще можно относиться?
– Сколько вы ей платили? – спросил Никита.
– Четыреста долларов, плюс иногда премии бывали.
– Премии за что?
– За отличную работу, – Потехина улыбнулась, – потом еще, конечно, чаевые, как и везде.
– Воробьева никогда не просила увеличить ей жалованье?
– Нет.
– Может быть, она жаловалась, что ей денег не хватает?
– Послушайте, я ей платила приличную зарплату, – Потехина подвинула к Колосову тарелку с блинчиками, – для женщины такую зарплату в Москве поискать. А что насчет жалоб… Так кому сейчас, скажите, денег хватает? Олигарха вон спросите, и тот плакать начнет – мало. А у Лены была большая семья, все на ее шее сидели.
– Значит, все-таки деньги ей были нужны?
– С просьбами увеличить ей зарплату она ко мне не обращалась, – отрезала Потехина, – тут у нас это не принято.
– А вот в тот день, когда я сюда к вам приехал, она ведь не должна была утром выходить на работу, – сказал Никита.
– Не должна была, точно. Я сама удивилась, – Потехина кивнула, – но Лена сказала, что приехала за… что-то тут забыла…
– Да это вранье было. – Никита смотрел на Потехину.
– Вранье?
– Ну да. Но не это меня тревожит и смущает, Марья Захаровна, а кое-что другое.
– Что же вас смущает? – Потехина не донесла до губ чашку кофе. Поставила обратно на стол.
– Никак не могу я отделаться от мысли, что… Ну, буду уж совсем, до конца откровенным. Не успел я вашу официантку допросить, как ее вдруг убили. Словно нарочно.
