путаница. А номер вашей машины вроде по нашему банку данных «автопоиск» проходит.
– Да не может такого быть, – сказал Симонов.
– Мы все проверим – и доверенность, и техпаспорт, не волнуйтесь, – заверил его Колосов, – а пока проверка идет, у нас к вам, Серафим Николаевич, со своей стороны есть вопросы.
– С чьей стороны-то? – уточнил Симонов у Кати.
– Со стороны уголовного розыска, – ответила она. И не могла удержаться, чтобы украдкой не рассматривать его, изучать, мысленно сравнивая и с Колосовым, и с Лесоповаловым, и даже – что греха таить – с мужем, «драгоценным В.А.». Всем им было ой как далеко до Симонова, и не только в плане внешности, но и в умении владеть собой. Симонов вел себя спокойно. Даже насчет машины препирался как-то лениво, словно ему абсолютно все равно было, где он, кто с ним и о чем его будут спрашивать. Катя наблюдала за ним, и ей действительно хотелось узнать – правда ли ему все равно или это только его поза, маска?
– С уголовным розыском еще дел не имел ни разу, – сказал Симонов, с вялым любопытством оглядывая тесный душный кабинет с решетками на окнах. – Судьба миновала.
– А с другими службами общались? – внезапно спросил молчавший доселе Лесоповалов. – Со спецслужбами, например?
Симонов перевел на него спокойный ленивый взор: о чем ты, дорогой?
– Вы ведь ранее не судимы, Серафим Николаевич, – продолжил Лесоповалов. – Очень мне это даже удивительно. Как вы при вашей-то бурной жизни сумели уклониться от зоркого ока закона? Мы тут с некоторыми фактами вашей биографии ознакомились. Я прямо не знаю, что и сказать вам…
Катя посмотрела на Колосова: о чем это Костик Лесоповалов так грозно и так многозначительно? Какие такие данные пришли на Симонова? Откуда? О чем?
– Серафим Николаевич, вы ведь актер по профессии? – спросил Никита. – А в каком театре вы играли до переезда в Москву?
– В Ростовском драматическом. А до этого в Симферополе два сезона.
– Но ведь это не основная ваша профессия, правда?
Симонов посмотрел на Катю и улыбнулся ей. И Катя неожиданно почувствовала, что щеки ее предательски заливаются румянцем, а жесткий воротничок форменной рубашки душит, как петля.
– Скажите, вы участвовали в боевых действиях в Абхазии в начале девяностых? – самым зловещим голосом осведомился Лесоповалов. – Вы были ранены во время этих боевых действий?
– У вас же наверняка полное досье на меня. Чего же меня-то спрашивать? – усмехнулся Симонов.
– А за кого вы там воевали? – с искренним любопытством спросила Катя. – На чьей стороне?
Симонов улыбнулся ей еще приветливее. Покачал головой: ну, братцы, вы и даете. Вспомнили, называется.
– А в девяносто втором вы приезжали в Тирасполь, в Приднестровье? – не унимался Лесоповалов. – Вы ведь там, кажется, непосредственно со Смирновым встречи имели. В Приднестровье ваши симпатии были более явно обозначены, чем на Кавказе?
– Я не понимаю. О чем вы? – сказал Симонов.
– О том, что слухи о вас разные ходят, Серафим Николаевич, в столице в связи с событиями десятилетней давности. Я вот что, например, слышал из весьма компетентного источника – воевали вы в Абхазии в начале девяностых сначала на стороне Сухуми против Гомсахурдиа. Затем в национально- освободительной идее вроде бы разочаровались, и даже больше. Слыхал я – был некий бой в ущелье, где попал в засаду абхазский штурмовой отряд. Почти весь он был уничтожен, и только вы – замкомандира штурмовиков – остались живы. И более того, через какое-то время снова возглавили штурмовой отряд горных стрелков, только уже с грузинской стороны. Потом и этот отряд полег в неравном бою. Поговаривали, что кто-то выдал неприятелю – пардон, абхазской национальной гвардии – карту проходов через минное поле. Отряд был уничтожен. А вы снова остались целы-невредимы, даже потом снова в Сухуми приезжали.
– Что-то вы путаете. – Симонов усмехался, но усмешка его уже не была ни снисходительной, ни ленивой, ни лукавой. Катя заметила, что он начинает злиться.
– Возможно. Как не запутаться, когда вы воевали какими-то зигзагами, Серафим Николаевич. То за тех, то за других. Это, Екатерина Сергеевна, кстати, ответ на ваш вопрос, – сказал Лесоповалов притихшей Кате, – за кого сейчас воюют? Кто заплатит больше, разве не так, Серафим Николаевич? Да и про засаду ту в ущелье, и про минное поле тоже слухи ходили, ваше имя то там, то тут снова всплывало. Кто больше заплатит, а?
– Нашли кого жалеть и что вспоминать, – хмыкнул Симонов. Он слегка побледнел, но держался по- прежнему уверенно, – вы там были, в тех отрядах? А знаете, кто там был? Мне, может, орден надо дать за то, что я… Эх, да что с вами говорить. Вы вон с одним Закаевым и Басаевым справиться до сих пор не можете. А я… Там таких знаете сколько было среди тех штурмовичков-покойничков? А деньгами меня попрекать не надо. Я тогда деньги своей кровью зарабатывал. Себя не жалел. Ни за чьими спинами не прятался.
– При разгроме абхазского отряда, по имеющейся у нас информации, погиб ваш друг, с которым вы и уехали воевать в Абхазию, – сказал Лесоповалов, – он ведь, кажется, поэт был – молодой, известный. Бард, да? Пулю схлопотал парень, когда отряд, кем-то преданный, в горах попал в засаду.
Симонов выпрямился.
– По поводу этого происшествия я уже не раз давал объяснения в той конторе, откуда, как я догадываюсь, вы получили компромат на меня, – произнес он медленно, – со всем этим давно покончено. Ясно вам? Я больше к таким делам отношения не имею. Ни на чьей стороне не воюю. Тихо живу, перековал, так сказать, меч на орало. Штык в землю воткнул. И давайте больше не будем, а? Давайте эту гнусную прелюдию кончать. Я вам не пацан, чтобы меня вот так прилюдно мордой об стол… И прошу крепко запомнить: Симонов Серафим товарищей не продавал и не продаст. А с Сашкой Бардашевым тогда в Абхазии так вышло. Случайно вышло. Я перед ним не виноват. Точнее, виноват, что предупредить его не успел. Меня ранили тогда. Так что кончим ломать эту комедию, – Симонов постепенно распалялся. – Что я,
