Катя замерла.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты, Димка говорил, в ментовке этой не первый год: шевели мозгами – поймешь.
– Ты хочешь сказать, что сокамерники будут первыми… Что ты до сих пор никого не убивал, что ли?
Базаров откинулся на спинку стула.
– Я НИКОГО НЕ УБИВАЛ. Никого, ясно тебе? Дрался – да, учил дураков – да, но убивать… Не потому, что я слабак, а потому, что… Я Димке матерью нашей поклялся в этом, а он… Ладно, стерплю. Он спасти меня хочет от вышки, адвоката-придурка слушает. Дурака из меня сделать полного хотят, что взять с больного- шизика – мозг, видишь ли, у меня травмирован… А я здоров, ясно вам?! Врач еще тогда, в больнице, мне сказал – полностью здоров, парень. Я и чувствую себя здоровым, всех вас, вырожденцев, переживу еще, – он скрипнул зубами. – И что мое – во мне. Я не хочу об этом больше говорить. Ни с кем. Это во мне, со мной и умрет. А остальное…
– Где Лиза? – Катя встала. – Ты и ее, значит, не трогал? Тогда где же она?
– Не знаю я! Зачем мне было ее трогать? Эту дуру, эту распутную грязную истеричку… Да если бы я только захотел, у меня бы таких, как она, – от Москвы до Питера очередь стояла… А зачем мне было убивать этих… я даже, кто они такие, не знаю – суют под нос на допросах фотографии каких-то дохляков… Я не идиот, поймите же вы, я не совершаю бесцельных поступков! Для чего мне было убивать этих незнакомых людей? Ну зачем, для чего, скажи, ну?!
– Разве кровь у нас и животных не одна и та же на вкус? Ты же сам признался – кровь тебе по вкусу. – Кате резануло слух, что он вот так сказал про Лизу: господи, что за человек? Ему ее даже не жаль.
Базаров смотрел на свои скованные руки. На лице у него появилась какая-то странная улыбка, та же, что и в ночь разгрома цыганского праздника, слабая, смутная, шалая какая-то…
– Нет, кровь, я думаю, разная на вкус. Не пробовал вашу, не знаю… Такие, Катя, вопросы задаешь странные. Кто из нас маньяк? Ей-богу, Катя, не пойму – я или ты?
Звякнула цепь наручников.
– Уходи, – он тоже пытался подняться. – Убирайся отсюда. И запомни, что я сказал. НИЧЕГО ЕЩЕ НЕ КОНЧЕНО. Я все помню и все понимаю. Слышишь, ты? Я переживу вас всех. И мы еще посмотрим, поглядим, кто из нас сумасшедший!
– И как беседа прошла? – спросил Колосов весьма развязно, едва только конвой, отстегнув наручники, увел Базарова в камеру.
– Плохо. Я дурака сваляла, что пришла, ты прав был. Но так и должно было случиться.
– И что он конкретно тебе сказал?
– Он сказал, что НИКОГО НЕ УБИВАЛ.
– Он и врачам это говорил.
– Добавил, что не совершает бесцельных поступков. Он Димке матерью поклялся. – Катя подошла к пыльному зарешеченному окну. Ощущение было такое, словно каждый ее сустав двигался сам по себе, отдельно от остальных, и словно все были на шарнирах. Она чувствовала страшную усталость, словно выполняла тяжелую физическую работу. Нет, она не ожидала, что беседа с Базаровым будет вот такой. Ей все казалось, а женщин уж такими бог создал, что и он так же, как она, не может забыть то, что между ними было. И она сразу почувствует, что он НЕ ЗАБЫЛ. И вот она не почувствовала в этом человеке ничего, кроме…
– Еще он сказал, чтоб из его камеры убрали обоих соседей, Никита. Он вас раскусил. Сказал, что, если не прекратят давление, обработку, убьет обоих.
Колосов выпрямился, прищурился. Тон, когда он заговорил снова, был уже совсем другим:
– Ну а лично тебе каким он показался?
– Я не знаю, Никита. Он каждый раз разный. Мне иногда кажется, что у цыган и там, у вас на пленке, – был не он.
– Пересказывать, о чем вы интимно толковали, конечно, не станешь?
– Так, чушь, для тебя это неинтересно. Я глупости болтала, как всегда, – Катя отвечала безучастно. – А про Лизу он сказал, как и про всех, – не убивал. Зачем, мол, мне?
Колосов побарабанил по столу пальцами.
– Я вот, пока вы говорили, все думал, Кать… Ты извини, что орал тут сейчас, тоже нервы. Я понимаю, каково тебе… А думал я вот о чем: дело нами сделано, но в нем все равно что-то не так. Все сходится на этом психе, даже больше чем сходится, кроме… Предмет, которым он горло полосовал Антипову, Яковенко, – так мы ведь и не нашли до сих пор. При задержании он пустой был, сама ведь знаешь. И на обысках – как ни искали, орудия нет. А у него непременно должно было быть что-то. Патологоанатом говорил – не обычный механизм нанесения повреждений. Но ведь и у Антипова-Гранта и у Яковенко на горле была именно механическая травма, а не…
– Не укус? – Катя вздрогнула. Бог ты мой, Мещерский Мериме вспоминал: «Это не рана, а укус!», а у нас, выходит, все наоборот…
– У него должно было быть что-то, чем он орудовал. Предмет не могу описать, но это вещь была, оружие – не руками он это делал, хотя с собакой и… Мог, конечно, выбросить, избавиться… Но опять странно: одежду всю в крови сбросил дома и словно забыл про нее. А от орудия поспешил избавиться. Почему? И потом еще одна деталь…
– Те волосы на трупах? – насторожилась Катя.
– Нет, насчет них как раз полный ажур. Вчера Новогорский заключение переслал: повторное комплексное исследование сделал. Мы, когда обыск на даче делали, я… ну, в общем, эта шкура медвежья, я и подумал… Взял, точнее, изъял в качестве образца для исследования. У Новогорского ведь знаешь, какая
